— Где-то с минуту мы молча смотрели друг на друга, но никаких других объяснений не последовало.
— И еще одна незначительная странность несколько озадачила Деннистоуна. Он рассматривал висевшую за алтарем большую, потемневшую картину: одну из серии, посвященной чудесам Св. Бертрана. Разобраться, что именно там изображено, не представлялось возможным, но, к счастью, ниже имелась латинская надпись:
Qualiter S. Bertrandus liberavit hominem quern diabolus diu volebat strangulare.
(Чудесное избавление Св. Бертраном человека, удушения коего вожделел дьявол.)
Деннистоун обернулся к ризничему с улыбкой и шутливым замечанием не устах и пришел в полную растерянность, узрев старика стоящим на коленях: он судорожно сжимал руки, на лице отражались мольба и мука, а по щекам струились слезы. Разумеется, Деннистоун сделал вид будто ничего не заметил, но не мог при этом не задаться вопросом: «Как может быть, чтобы подобная мазня оказывала столь сильное воздействие на кого бы то ни было?» И ему показалось, будто ключ озадачивавшему его весь день странному состоянию духа ризничего найден. Надо полагать, у несчастного старика мания. Только вот что за мания?
Было уже около пяти часов, короткий день подходил к концу. Церковь начинала заполняться тенями, и в предвечернем сумраке слышавшиеся весь день звуки — приглушенные шаги, отдаленные голоса — зазвучали отчетливее и словно бы настойчивее.
Ризничий — впервые за весь день — начал выказывать признаки нетерпения, а когда блокнот и фотокамера были наконец убраны, у него вырвался вздох облегчения. Подошло время звонить Angelus. [1] Angelus — утренняя и вечерняя католическая молитва.
Он торопливо повел Деннистоуна к западной двери, ведущей в колокольню. Несколько рывков за неподатливую веревку, и высоко наверху зазвучал, разносясь над соснами и устремляясь вместе со струями горных ручьев вниз в долины, гулкий голос большого колокола Св. Бертрана, призывавший обитателей этого холмистого края вспомнить о явлении ангела той, кого он нарек Благословеннейшей из жен. Затем с таким чувством, словно впервые за тот день на маленький городок снизошел глубокий покой, Деннистоун и ризничий вышли из церкви.
На крыльце они разговорились.
— Кажется, месье заинтересовался старинными книгами из нашей ризницы?
— Несомненно. Я, кстати, собирался спросить, есть ли в вашем городе библиотека?
— Нет, месье. Раньше, надо думать, была, находилась в ведении Капитула, но сейчас все пришло в такое запустение…
Наступила странная пауза, словно ризничий некоторое время собирался с духом, но наконец набрался решимости и продолжил:
— Но коль скоро месье amateur de vieux livres (любитель старых книг), у меня дома может найтись что-то, способное его заинтересовать. Это недалеко, отсюда не будет и ста ярдов.
Всколыхнувшаяся на миг в сердце Деннистоуна всегда лелеемая им надежда отыскать где-нибудь во французской глуши бесценную рукопись тут же сошла на нет. Наверняка ему предложат дурацкий требник печати Плантена, [2] Плантен Кристоф (1514–1589) — нидерландский издатель и типограф.
увидевший свет около 1580 г. Вероятность того, что городок, расположенный так близко от Тулузы, не был разграблен коллекционерами давным-давно, представлялась ничтожной. Однако и не попытать счастья было бы глупо: Деннистоун знал, что в случае отказа будет вечно корить себя — а вдруг он все-таки упустил нечто ценное. Правда, по пути Деннистоун не раз вспоминал странную нерешительность ризничего, сменившуюся неожиданной решимостью: уж не пришло ли этому коротышке на ум заманить богатого с виду англичанина в укромное местечко, где можно будет потихоньку от него избавиться. Он даже, совершенно не к месту, принялся рассказывать провожатому о двоих друзьях, намеренных присоединиться к нему на следующее утро. Как ни странно, но именно это сообщение, похоже, помогло ризничему избавиться от снедавшей его тревоги.
— Прекрасно, — с довольным видом изрек он. — Просто замечательно. Месье будет путешествовать не один, рядом с ним всегда будут друзья. Лучше всего путешествовать как раз в компании… временами.
— Последнее слово ризничий добавил после задумчивой паузы, а затем снова погрузился в унылое молчание.
Вскоре они подошли к каменному, несколько превосходившему соседские размерами дому, над входом в который красовался гербовый щит Альберика де Молеона, который, как поведал мне Деннистоун, по боковой линии являлся отпрыском того же рода, что и епископ Джон де Молеона. Названный Альберик занимал пост каноника Комменжа с 1680 по 1701 г. Окна верхнего этажа особняка были заколочены досками: на нем, как и на всем городке, лежала печать увядания.
Читать дальше