Монтегю Джеймс - Крысы

И если бы вам сейчас пришлось проходить через эти спальни, вы бы увидели кучу истрепанного и покрытого плесенью постельного белья, которое ходит и ходит волнами, словно море. «А отчего оно ходит и ходит волнами?» спрашивает он. — «Как отчего? Потому что под ним крысы».

А там правда были крысы? Я спрашиваю, потому что в противном случае все происходило иначе. Точную дату назвать не могу, но когда мне рассказывали эту историю, я был молод, а рассказчик стар. И не его вина, что у меня этот рассказ выходит не слишком связным.

Это случилось в Саффолке, недалеко от побережья. В том месте, где дорога сначала внезапно ныряет вниз, а затем резко идет в гору; если ехать на север, то слева от дороги, на самом подъеме стоит дом. Высокое кирпичное здание, сужающееся кверху; построено, кажется, около 1770-го. Фасад увенчан небольшим треугольным фронтоном с круглым окошком посередине. На заднем дворе находятся сараи, конюшня, конторские помещения, а за ними, как и положено, раскинулся сад. Неподалеку растут хилые сосенки, а дальше простираются заросли утесника. Из верхнего окна на фасаде открывается вид на море. Перед дверью торчит шест с табличкой; точнее, торчал, поскольку тогда это была приличная гостиница, которая теперь, я полагаю, уже таковой не является.

Именно в эту гостиницу ясным весенним днем приехал из Кембриджского университета в дни своей молодости один мой знакомый, мистер Томсон, страстно мечтая об одиночестве, сносном жилье и времени для чтения. Все это он там и нашел, так как хозяин гостиницы и его жена сбивались с ног, создавая все удобства единственному постояльцу. У Томсона была большая комната на втором этаже с видом на дорогу, а то, что окна выходили на восток — подумаешь; дом был теплым, а планировка — прекрасной.

Дни проходили спокойно и бесцветно; утром Томсон работал, днем прогуливался по окрестностям, вечером перекидывался парой слов с деревенскими жителями или служащими гостиницы, затем светски пил бренди с водой, еще немного читал и, сделав несколько заметок, укладывался спать — и так хорошо продвигалась работа, так хорош был в этом сезоне апрель (чему я верю так же охотно, как и сводкам погоды хроник «Свистуна Орландо», назвавшего тот год «прелестным»), что Томсона вполне устроило бы, если бы так продолжалось весь месяц, бывший в его распоряжении.

Один из прогулочных маршрутов выводил вверх на северную дорогу, пересекавшую обширный пустырь. В ясный день, когда Томсон впервые направился в ту сторону, его взгляд упал на какой-то белый предмет; примерно в ста ярдах слева от дороги, и он ощутил настоятельную необходимость выяснить, что бы это могло быть. Вскоре он уже был на месте и разглядывал квадратный белый камень, походивший по форме на основание колонны с квадратной же дыркой на верхней грани. Точно такой же до сих пор валяется где-то на Третфордской пустоши. Критически обозрев находку, Томсон минуту-другую полюбовался парочкой церковных башенок, красными крышами коттеджей, окнами, поблескивавшими на солнце, а также редкими отблесками и мерцанием над морской гладью, после чего продолжил путь.

Вечером, во время ленивой беседы в баре, он спросил, откуда взялся на пустыре белый камень.

— Да он там с незапамятных времен, ответил хозяин (мистер Беттс). — Никто из нас еще не родился, а он уже стоял там.

— Это точно, — заметил кто-то еще.

— Высоковато его поставили, сказал мистер Томсон, — Наверное, раньше это был какой-нибудь навигационный знак.

— Да, — согласился мистер Беттс. — Я слышал, что его можно было видеть с кораблей; но как бы там ни было, он давным-давно развалился на куски.

— И слава Богу, — произнес третий. Старики говорили, что несчастливый это был знак; для рыбной ловли несчастливый, я хочу сказать.

— Почему же? — спросил Томсон.

— Ну, сам-то я его никогда не видел, — последовал ответ, — но они, старики эти то есть, примечали что-то такое, особенное, и я не удивлюсь, если они сами над ним и поработали.

Ничего более вразумительного Томсону добиться не удалось; общество — и без того немногословное — впало в молчание, и когда выступил следующий оратор, то разговор пошел о деревенских делах и урожаях. Как оказалось, речь держал мистер Беттс.

Томсон отнюдь не ежедневно совершал оздоровительные прогулки по окрестностям. В один прекрасный день он усердно писал до трех часов. Затем потянулся, встал и вышел из комнаты в коридор.