Наталия Кочелаева - Зона индиго

Толпа напирала, то прижимая к самому дну своей чудовищной воронки, то вынося наверх, и Лиля оказалась вдруг в самом первом ряду. Справа от нее извивался подросток с перекошенным от восторга лицом, слева исступленно двигала мощным локтем пожилая дама, похожая на школьного завуча. И все смотрели куда-то вперед, но куда? Там, впереди, была только тьма.

– Идут, – выдохнула толпа и снова грянула бессмысленно-восторженное: – Эй-я, Эй-я, Эй-я!

Женщина рядом всхлипнула от восторга и вцепилась Лиле в плечо.

– Вот она, девочка! Вот она! Милостивая и могущественная, грозная и добрая! Она совершенна! Эйя! Эйя!

«Этого просто не может быть, – решила про себя Лиля. – Наверное, это просто кошмар. Этого не может быть! Оно слишком огромное! Господи, зачем?..»

Острый укол в сердце заставил Лилю прийти в себя. Рассудок ее, топтавшийся на грани безумия, отпрянул от темного провала, и она снова взглянула туда, где из задрапированного шелками паланкина поднималось невиданное существо. Быть может, всем присутствующим на площади адептам оно казалось совершенным и прекрасным, но Лиля видела нечто, будто шагнувшее в наш мир с офортов Гойи. Воистину, только сон разума мог породить чудовище с массивным звериным телом на лягушачьих вывернутых, когтистых лапах, с тяжелой головой и с лицом – гнусной пародией на человеческое. И омерзительны были женские груди на зверином теле – набухшие сосцы, казалось, сочились уже черным ядом, которого хватит, чтобы напоить весь мир…

Тварь ступила на землю и потянулась, как обычная кошка. Лиля едва сдержала истерический смешок – у великой Эйи был отвратительный членистый хвост, покрытый редкими клочьями шерсти, который волочился по земле и вполне мог бы нацеплять репьев… Да какие тут репьи, ревнители новоявленного божества небось языками тут все вылизали!

Лиля вскрикнула, и толпа подхватила ее вопль. На плечах женщин качался еще один палантин, и в нем лежал ребенок. Он был, несомненно, жив, но одурманен и очень слаб. Женщина помогла ему подняться. Егорушка не держался на ногах, покачивался, как тростиночка, и одна из адепток осталась поддерживать его. Остальные отступили, удалились в тень скалы. Факелы, казалось, померкли, свет изменился, стал мутно-розовым, пронизанным черными и багровыми нитями. Откуда он исходил, Лиля так и не смогла постигнуть. И зазвучала музыка, тоже неизвестно откуда. Ритмы ее, барабанные дроби и высокие струнные вскрики можно было бы назвать трепещущими, если бы в них пульсировала жизнь. Но нет, слышались, смутно угадывались в той музыке вздохи бесконечности, гул бесчисленных миров и взрывы гибнущих звезд. Они были чужды человеческому уху, и Лиля поняла – эти звуки издает само божество. Быть может, так звучит его речь? Или это часть какого-то неведомого обряда? Подросток рядом с Лилей дергался в такт захватившим его ритмам, толкал Лилю, восторженно округлял глаза и вдруг… замер.

Из толпы, взрезав ее, как горячий нож – масло, вырвался высокий мужчина. В нем была целеустремленность смертника, упорство летящей пули, сумасбродная отвага человека, которому нечего терять. Он бежал к сфинге … Но он не добежал. На секунду прервалась космическая песнь, последняя знобящая нота повисла в воздухе, и человек замедлил движение… Споткнулся… Остановился… Редкие седые волосы… Совсем старик… И в ту секунду, когда он упал на землю, обхватив ее в последнем, предсмертном порыве любви и надежды, Лиля узнала его, своего так недавно найденного отца. «А цвести начнет деревцо, и…» – прозвучал в ее душе отцовский голос, показавшийся столь знакомым и родным, точно она всю жизнь была рядом с отцом. Что-то сжалось в ней, оборвалось, прервалось… Но отцу уже ничем не помочь. Его тело унесли, убрали так быстро и так тихо, что вряд ли кто-то еще, кроме его дочери, заметил это…

А она все стояла, стояла неподвижно, чувствуя гудящую тяжесть во всех суставах, ожидая чего-то, но чего? Какой знак должен быть дан ей, какое откровение ниспослано? И не обманывалась ли она, не была ли обманута, когда рассчитывала на неведомую помощь? Песнь сфинги возобновилась, стала громче, дошла до небес, и кто-то на небесах услышал ее.

– Господи, – шепнула Лиля пересохшими губами.

И тут началось.

Сфинга начала свой танец.

Танец?

Нет.

Она ведь не двигалась, только ходили под лоснящейся шерстью мышцы, да вращались в глазницах лишенные белков и зрачков, налитые до краев ненасытной тьмой глаза.