Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

Что ж, кроме этой пословицы, есть другая: предупрежден — значит, вооружен.

Для своих двенадцати лет Марк Петри казался маловат и выглядел слишком хрупко. Но двигался он с легкостью и изяществом мальчиков его возраста, которые на вид состоят из одних коленей и локтей. Светлый, почти молочный цвет лица и черты, позже ставшие орлиными, а пока немного женственные, доставляли ему трудности в жизни еще до инцидента с Ричи Боддином, но он твердо решил справляться со своими проблемами сам. Большинство хулиганов велики и неуклюжи. Они пугают тем, что могут причинить боль. Они дерутся нечестно. Поэтому, если ты не боишься небольшой боли и не чураешься запрещенных приемов, хулигана вполне можно одолеть. Ричи Боддин послужил первым окончательным воплощением этой теории. С тотемом прежней его школы в Киттери Марк вышел на равных, что было своего рода победой. (Киттерский хулиган, окровавленный, но не сдавшийся, объявил школьному сообществу, что отныне они с Марком дружки. Марк, считавший киттерского хулигана куском дерьма, тем не менее возражать не стал. Он знал цену сдержанности.) Слова против хулиганов не помогают. Удар — это, кажется, единственный язык, понятый всем Ричи Боддинам этого мира, и Марк подозревал, что именно по этой причине мир переживает тяжелые времена. В тот день его выгнали из школы, и отец очень сердился, пока Марк, приговоренный к ритуальной порке туго скатанным в трубку журналом, не объявил, что Гитлер в душе был всего лишь Ричи Боддином. Это заставило отца безудержно расхохотаться, и порка отменилась.

Сейчас Джун Петри говорила:

— Как ты думаешь, Генри, он переживает?

— Трудно сказать… — Последовала пауза, и Марк знал, что отец раскручивает трубку, — он чертовски сдержан.

— И все-таки… они шли к Марку, — продолжала она. — Поиграть с его поездом… А теперь один мертв, а другой исчез! Не обманывай себя, Генри. Мальчик должен что-то чувствовать.

— Он достаточно крепко стоит ногами на земле, — возразил мистер Петри. — Что бы он при этом не чувствовал, уверен, он может держать себя в руках.

Марк вклеил левую руку Франкенштейна в плечевой сустав. Это была особая модель, светящаяся в темноте зеленым. В точности как пластиковый Иисус, которого он получил в награду за чтение наизусть 119-го псалма в воскресной школе в Киттери.

— Иногда я жалею, что он у нас один, — говорил отец. — Ему бы лучше иметь сестру или брата.

Мать лукаво ответила:

— Нельзя сказать, что мы не старались, дорогой.

Разговор надолго прервался. Наверняка отец перелистывал «Уолл-Стрит Джорнал», а мать держала на коленях роман Джейн Остин или, может быть, Генри Джеймса. Марк удивлялся: какой смысл ей перечитывать столько раз одни и те же книги. Зачем читать, если знаешь, чем кончится?

— Как ты думаешь, — спросила наконец мать, — можно отпускать его в лес? Говорят, где-то здесь есть зыбучие пески.

— В нескольких милях.

Марк немного успокоился и приклеил монстру другую руку. Отличный у него был набор фигурок, и он располагал их по-новому каждый раз, когда появлялась еще одна. Дэнни и Ральфи шли смотреть именно на них, когда… ну, ладно.

— Думаю, можно, — продолжил отец. — Конечно, не в темноте.

— Боюсь, после этих ужасных похорон у него будут кошмары.

Марк почти видел, как отец пожимает плечами:

— Тони Глик… бедняга! Но смерть и горе — часть жизни. Пора мальчику узнать это.

— Может быть.

— Пауза. («Интересно, какая банальность последует теперь?» — Марк приклеил монстра на основу — каменистый курган с покосившимся надгробием.) — В расцвете жизни нас подстерегает смерть. Но кошмары могут быть у меня.

— О?!

— Этот мистер Формен, должно быть, настоящий художник, прости, Господи. Мальчик действительно выглядел как спящий. Сию секунду откроет глаза, зевнет и… не знаю, кто только настаивает на таком истязании — хоронить в открытом гробу. Это… язычество.

— Ну, дорогая, это уже позади.

— Надо думать, что так. У нас хороший мальчик, правда, Генри?

— Лучше всех.

Марк улыбнулся.

— Есть что-нибудь по телевизору?

— Сейчас взгляну.

Серьезный разговор закончился. Марк поставил модель на окно — сохнуть. Через пятнадцать минут мать отправит его в постель. Он полез в комод за пижамой.

В сущности, мать зря беспокоилась за его психику. Он не отличался нервностью — да тому и не было причин. Несколько школьных драк не оставили в нем шрамов. Его семья принадлежала к высшим слоям среднего класса и двигалась еще выше. Родители крепко, пусть и слегка тяжеловато, любили друг друга, и Марк обычно хотел того же, чего хотели они.