Роберт Блох - Странные Эоны

Отсюда — секты и расколы, войны и завоевания, разделение на нации, соперничество доктрин, рожденных в огне и крови, — уничтожение многих, чтобы лишь немногие могли править. Отсюда также и преследования верующих.

Но, несмотря ни на что, верующие продолжают существовать. Среди них всегда находились немногие избранные, не поддающиеся обману в виде искажений и извращений, которые были в ходу у их смертных хозяев и наставников. Они помнят Великих Древних.

И Великие Древних помнят о них.

Потому что они не умерли. Сущности, способные пересекать пустоту внешнего космоса, бессмертны. Даже погребенные под титаническими громадами льдов или замурованные в огромных каменных цитаделях под толщами морских вод, — погребенные, но все знающие и чувствующие. Спящие на протяжение эонов, которые для них — лишь мгновение; посылающие из своего упокоения тревожные сны. Те сны, что сознание неверующих воспринимает, как устрашающие ночные кошмары, но верующим они несут свежую истину, свежую надежду на то, что настанет день, когда Великие Старые восстанут и воцарятся снова. В затонувшем Р’льехе Великий Ктулху покоится в ожидании, в ожидании того времени, когда звезды встанут верно и обретут власть освобождения. Это время уже близко, и власть обладает мощной силой — она запечатлена в тайных письменах, которые хранятся верующими на протяжение веков. Это та самая власть, те самые знания, которые воплощены в Звездной Мудрости.

— Я несу вам весть, — провозгласил преподобный Най. — Томительное ожидание подходит к концу. Созвездия сочетаются на своих космических путях. Землетрясение в прошлом месяце — это знак предопределения. Восстают силы, чтобы явить нам будущее. Скоро горы превратятся в кучки пыли, ледовые преграды растают, и море откроет свои тайны.

Многие погибнут — проповедники лживых религий и их лжепророки, которых называют сциентистами, вместе со всеми теми, кто был их последователями. Настанет время ужаса для них, друзья мои, — и время торжества для нас. Выживут те, кто верует.

Руки в перчатках поднялись и стали двигаться перед темным лицом в ритме, соответствующем произносимым словам. — Кому-то, я знаю, это кажется полнейшей чепухой. Для иных это — богохульство или, в лучшем случае, нечто вроде суеверия. И вы говорите себе: кто этот шарлатан?

Высокий голос резко оборвался. — Или вы, возможно, говорите: что это за напыщенный индюк, и кто он такой, чтобы мы плясали под его дудку? Человек, мы не понимаем, о чем речь, может, нам ума не хватает? — преподобный Най улыбнулся и пожал плечами. — Конечно, вы можете сказать это — сомнение есть сомнение. Оно всегда находится на путях правды, и от него надо избавиться.

И теперь настало время правды.

Пока он говорил, его руки опустились под выступ кафедры и поднялись снова, держа какой-то ящик или ларец.

Кей смотрела на этот прямоугольный ящик; он был примерно в фут шириной и восемнадцати дюймов в длину, сделанный из желтого металла, потускневшего от времени. Его наружная поверхность была покрыта гравировкой, изображающей скорченные фигуры, видимые лишь наполовину из-за тени; его крышка была богато украшена.

Преподобный Най поставил ящик на кафедру; толпа зашумела, затем стихла. Кей почувствовала настроение напряженного ожидания; от тепла этой сгрудившейся массы стал исходить холодок, наполненный запахом страха. В очередной раз ей показалось, что все затуманивается.

Затем преподобный Най нажал на заднюю стенку ящика. Крышка откинулась, и сквозь затемнение пробился луч света — танцующий, изгибающийся луч изнутри этого ящика.

Лицо Ная было залито этим светом, когда он смотрел в открытый ящик. Он вытянул руки вперед, и одновременно раздался его голос.

— Смотрите на дар Великих Древних, поднявшийся из моря, как и они сами несомненно поднимутся! Смотрите на дар истины, спустившийся со звезд, чтобы сделать вас свободными!

Он развернул ящик вперед, чтобы показать источник света, находившийся внутри, — большой кристалл, закрепленный по сторонам металлическими обручами внутри ящика; поверхность кристалла была покрыта пламенными гранями, которые излучали ослепительный свет, бивший прямо в глаза собравшимся.

Кей попыталась отвернуться от ослепительного сияния, но укрыться от него было невозможно — пронзительный блеск завораживал. Свет был повсюду, и голос звучал отовсюду. Голос был частью света, и свет был частью голоса, и все вместе было частью сна. И в этом сне Кей чувствовали себя разделенной, разделенной, как грани кристалла. Часть ее смотрела, часть ее слушала, а еще одна часть принимала участие в том, что она видела и слышала.