Ричард Кнаак: Повелитель крыс

Да и гадать о том, как это произошло, тоже не стоило. Скорее всего Григорий сам и стер записи. Такое происходило не в первый раз. Многие годы Григорий сжигал записи, сделанные от руки, не осознавая этого до тех пор, пока не обнаруживал, просыпаясь на следующее утро, дымящуюся горку пепла на полу и сажу на собственных пальцах. Многие годы он прибегал к тысячам всевозможных ухищрений в попытках сохранить записанное, но все было без толку, поскольку боролся он не только с Фроствингом, но и с самим собой. Он был орудием воли этого демона, тем инструментом, с помощью которого грифон не давал Григорию записать историю собственной жизни. Каким-то образом все его записи уничтожались. Он пробовал прибегнуть к помощи охранников — но и это не помогало.

— Неужели ты ничего не можешь мне оставить? — прошептал он, обращаясь к отсутствующему грифону, как обращался много, много раз. — Что я тебе такого сделал, чем насолил, что ты обрек меня на такие муки?

Он задавал эти вопросы чудовищу и лично, но Фроствинг, естественно, отмалчивался.

«Все как прежде, все впустую…» Григорий швырнул электронную записную книжку в корзинку для бумаг. Никакого проку не было от этого устройства. Наверное, его можно было бы починить, но ему этого не хотелось. Он приобрел записную книжку несколько недель назад и занес туда записи нейтрального характера — свои соображения по поводу кое-каких предприятий. Фроствинг на это никак не отреагировал, что вселило в Григория надежду. Он решил, что в конце концов отыскал техническое достижение, справиться с которым грифону не под силу.

Зря он так размечтался.

Когда же это все началось? И почему это началось? Даже по прошествии стольких веков он задавал себе одни и те же вопросы. Григорий Николау не помнил первого визита грифона — видимо, эти воспоминания были вторыми по счету из похищенных Фроствингом. Похоже, грифон, истязая свою жертву, не преследовал какой-то определенной цели. Миновало несколько столетий. Уж должна же была наметиться хоть какая-то разгадка, должна была наступить кульминация. Тем не менее Григорию по-прежнему оставалось единственное — жить дальше, претерпевая извечные страдания…

Память его носила фрагментарный характер, и все же он помнил отдельные детали своего путешествия по истории. Большей частью он странствовал по городам Европы, но посещал и другие страны, в частности, побывал в Азии и Африке. Время от времени ему попадалась работа, за которую он мог взяться. В другое время он прибегал к своим немногочисленным талантам, тому дару, которым был наделен, — редкой способности к шулерству в азартных играх и махинациям в сфере бизнеса.

Но Фроствинг всегда разыскивал его. Григорий частенько гадал: сам ли он выбирал маршруты своих странствий, или они были тайно продиктованы ему таинственным демоном.

Я повидал столько, сколько другие и не мечтали бы повидать, я наблюдал за тем, как человечество пробуждается из мрака темных веков, но мне нечего рассказать и показать людям! Шестьсот лет, а может, и больше, но у меня нет иной цели в жизни — я всего лишь игрушка в лапах создания, явившегося из Ада!

Почему?

Неожиданно Григорий ощутил нестерпимое желание поскорее покинуть гостиничный номер. Безусловно, не стоило тратить магический дар на такие мелочи, как очищение тела и смена одежды, но сегодня Григорий все-таки решил воспользоваться заклинаниями, о чем, впрочем, искренне сожалел. Душ по утрам приносил ему ощущение обновления, казался началом новой жизни. Конечно, это была иллюзия, самообман, но Николау предпочитал получать хотя бы такие маленькие радости от будничной жизни. На самом деле он не только мылся под душем по утрам, но порой по вечерам принимал ванну — тогда ему казалось, что он смывает с себя груз дневных забот.

Пижама испарилась и тут же сменилась темным деловым костюмом и темно-синим галстуком. День, похоже, предстоял прохладный, посему Григорий сотворил еще и длинный плащ поверх костюма. Пышные волосы Григория, магическим образом причесанные, накрыла шляпа с полями. В этом веке шляпы были не особенно в моде, но Григорий все же предпочитал ходить в шляпе.

Негромко звучала музыка. Смётана. «Хэйкон Ярл», симфоническая поэма. По какой-то причине, ведомой одному Фроствингу, музыкальные познания Григория оставались практически нетронутыми. Почему — это Григория не интересовало. Он просто радовался тому, что это так.

Николау оставил радио включенным на всю ночь — он любил засыпать под музыку. Перед тем как выйти из номера, он решил было выключить приемник, но потом передумал — ему показалось нестерпимой мысль о том, чтобы хотя бы секунду-другую пробыть в номере без музыки, которая была столь близка его сердцу.