Ричард Кнаак - Повелитель крыс

— Да, пожалуй, с-с-стоит из-з-збавить тебя от этих вос-с-споминаний! Ты должен понять, что я делаю это исключительно из сострадания.

Кража воспоминаний происходила просто, но при этом жестоко. Еще одно прикосновение когтя грифона ко лбу Григория — и все. Заклинание не дало ему воспротивиться потере… потере…

Потере чего?

Григорий почувствовал влагу на щеках и понял, что в очередной раз утратил некую трагическую часть своего прошлого. Тщетно было бы пытаться гадать, какую именно: слишком много раз он пробовал догадаться, чтобы не понимать, что, когда воспоминания исчезают, они исчезают навсегда и бесследно.

Грифон прижался головой к другой щеке Николау.

— О, это было поистине ужасно. Так… трогательно И все же этого будет маловато, — довольно прошипел Фроствинг. — Пожалуй, надо отобрать у тебя еще кое-что.

«Еще?» Сердце Григория забилось чаще. Что-то было чудовищно не так. Фроствинг никогда не отбирал у него два воспоминания на протяжении одного и того же сна.

— Хочешь, я скажу тебе кое-что? — мурлыкнул серокаменный демон. — Хочешь, я скажу тебе, что это из-за меня тебя вдруг потянуло в этот город именно сейчас? Хочешь, я скажу тебе, что я поджидал тебя здесь? Что я всегда тебя где-нибудь поджидаю? А хочешь знать, почему?

Грифон не дал Григорию времени на раздумья. Закончив задавать болезненные вопросы, Фроствинг выпустил его из своих твердокаменных объятий и оказался прямо перед ним. Чудовище нависло над человеком, протянуло лапу, ухватило его за лацкан пиджака и подтащило к себе вплотную, лицом к лицу. Другой лапой Фроствинг принялся поглаживать Григория по голове, и от этой «ласки» у несчастного могли запросто оторваться ухо и кожа на щеке.

— Бедняжка Григорий… у тебя такой усталый вид. В честь нашей давней дружбы на этот раз я тебя пощажу. — Мрачные впадины — глаза Фроствинга — уставились на Николау. — Я отберу у тебя только память об этой нашей встрече. Думаю, это будет только любезно с моей стороны — позволить тебе забыть о том, что где-то в этом городе тебя буду поджидать я.

«Где-то в этом городе он меня будет поджидать…» — Григорий Николау отчаянно старался сохранить эту мысль в сознании, приберечь как предупреждение, которое подарило бы ему робкую надежду на лучшее. Он не совсем понимал, к чему клонит грифон, но Фроствинг всегда являлся ему во сне, а сны не имели физических границ. И все же чудище не шутило — на этот раз не шутило. Почему-то Григорий понимал, что на этот раз оно говорит чистую правду.

Но что это значило?

Лапа, гладившая, а точнее — скребущая его щеку, переместилась ко лбу. Грифон усмехнулся:

— Обещай, что не забудешь обо мне, душка Григорий!

Григорий ахнул…

…и проснулся, обнаружив, что сидит на стуле в гостиничном номере. Он широко открыл глаза. Все лампы в номере ярко горели, и почему-то это вызвало у Григория раздражение. Он взмок, во рту у него пересохло. Он не помнил, чтобы садился на стул, не помнил, как заснул. Последнее, о чем он помнил, было то, что он одевался, собираясь на концерт чикагского симфонического оркестра. Сегодня играли Брукнера. Подобные выходы в свет, чтобы послушать концерт или посмотреть спектакль, относились к тем немногочисленным утехам, которые изредка позволял себе Григорий. Большую часть времени безопаснее и безболезненнее было пребывать в затворе.

Теперь же у него не было никакого желания слушать симфонию. Накопленный за долгие годы опыт позволял Григорию трезво рассуждать о своих реакциях. Он спал. Он видел сон.

«Фроствинг был здесь… чтобы снова обокрасть меня! Какую часть моей жизни он похитил на этот раз?» Как знать, насколько глубоко грифон мог копнуть в поисках тех или иных воспоминаний? На самом деле, не так важно было содержание воспоминаний, как тот простой факт, что из прошлого Григория был вновь похищен очередной кусок.

Странно, что он не мог вспомнить самого сна. Следовательно, его извечный мучитель похитил воспоминания о своем визите, а этого он прежде не делал никогда.

Может быть, он ошибся, и Фроствинга здесь не было? Может быть, последний перелет из Лондона в Чикаго отнял у него больше, чем он о том догадывался? Григорий откинулся на спинку стула, чтобы поразмыслить об этом, и спинка показалась ему какой-то странной — бугристой, неудобной. Он обернулся, чтобы посмотреть, что же случилось со стулом.

— Господи Всевышний! — вырвалось у него, когда он увидел на обивке спинки свежие прорехи. Значит, грифон таки побывал здесь.