Дж. Кинг - Сердце полуночи

К лин! кланг-кланг!

Казимир оступился и упал. Пес настиг его.

Что– то с силой потащило Казимира за ногу, и сначала он не чувствовал боли, только когда слуги набросились на собаку и упавшего юношу, он почувствовал, как мощные клыки впиваются в его икроножную мышцу. От боли Казимир вскрикнул, пытаясь высвободить ногу из пасти пса. В конце концов слугам удалось оторвать от него пса и оттащить в сторону, причем волкодав хрипел от бессильной ярости и рвался вперед. Невидимые руки разложили Казимира на траве, и кто-то принес чистое полотенце, чтобы обмотать прокушенную ногу.

Лысый человек в черном неожиданно появился рядом с Казимиром, из-за плеча его выглядывал Зон Кляус. Слуги не без труда рассеяли начинавшую собираться толпу, и человек в черном заговорил:

– Кто ако ты родит?

Несмотря на боль, пронизывающую укушенную ногу, Казимир сумел разобрать слова древнего языка.

– Я родился от женщины.

– Родит ты от сирен ор ликантроп?

– Нет, отец был простым смертным, – слабеющим голосом простонал Казимир.

– Страдат ты укусит бестия ор зверь?

– Нет, этот укус – первый.

Зон Кляус неожиданно наклонился к нему и сорвал маску с его лица. Казимир непроизвольно вскинул руки, чтобы спрятаться от испытующего взгляда Верховного Мейстерзингера, однако человек в черном с неожиданной силой заставил его убрать ладони от лица. Кляус пристально всмотрелся в лицо Казимира, но по его глазам нельзя было понять, узнал ли он юношу. Когда же он заговорил, голос его звучал спокойно и холодно:

– Ты не можешь участвовать в состязаниях трубадуров.

И в отчаянии Казимир схватил Кляуса за тунику и заставил наклониться ближе к себе.

– Неужели я напрасно так долго учился под началом мастера Люкаса?

Зон Кляус побледнел. В прорезях маленькой черной маски, которая была на его лице, испуганно заметались крысиные глазки.

– Приношу свои извинения, юный трубадур. – сказал он и прикусил губу. – Позвольте помочь вам встать.

Казимир снова опустил на лицо маску и не бел помощи многочисленных рук добровольных помощников, поднялся на ноги. Он заметил, что одна пара рук принадлежала юной и прекрасной девушке. Волосы ее были черны как смоль, что было довольно необычно для светлоголовых жителей Картакана.

"Весьма необычно и весьма эффектно”, – подумал Казимир. Лицо девушки было закрыто черной бархатной полумаской, в прорезях которой сверкали изумрудно-зеленые глаза. Кожа ее была светлой как лен, а алые губы сложились в озабоченную полуулыбку.

Маленькие руки осторожно легли на его предплечье.

– Как ваша нога, молодой господин?

– Моя нога? – ответил Казимир рассеянно, не в силах отвести глаз от ее лица,

– Идите сюда, запишитесь в книге, – позвал его Кляус, подталкивая юношу к аналою и всовывая ему в руку гусиное перо.

Казимир почувствовал исходивший от Кляуса запах страха.

– Я не прислужник в Хармони-Холле, мастер Кляус, ответил он с вызовом. – Поэтому мне неведомо низкое ремесло письма.

– Простите еще раз, молодой господин, – ответил Кляус и взял перо у него из рук.

– Как мне записать вас?

Казимир почувствовал в сердце острую боль. Он не осмелился бы назвать свое настоящее имя, во всяком случае, не теперь, когда ненавистный Кляус видел его лицо. Он снова бросил взгляд на черноволосую красавицу, и в голове его зазвучала старинная песня о раненом сердце.

– Раненое Сердце, – пробормотал он. – Я Раненое Сердце…

Кляус уставился на него, словно стараясь проникнуть взглядом за кривую улыбку белой деревянной маски. На мгновение; Казимир испугался, что он разоблачен, однако Мейстерзингер уткнул в книгу свой короткий нос и записал: “Мастер Раненое Сердце, воспитанник Геркона Люкаса”.

Не успел он дописать последние буквы, как Казимир спросил у него:

Кто эта прекрасная дама, которая держит меня за руку?

Кляус снова побледнел. Облизнув свои пересохшие; губы, он ответил самым светским тоном, на какой был способен в данных обстоятельствах:

– Это моя внучатая племянница, внучка моей старшей сестры, Юлианна Эстовина.

"Неужели это племянница Кляуса? – удивился Казимир. – Каким образом может это чистое, незапятнанное создание принадлежать к той же семье, что и этот мерзкий старикашка?”

Он уставился на Юлианну словно громом пораженный; если не считать черных волос, во всем остальном она была полной противоположностью старейшины гильдии трубадуров, лучом света в его мраке, островком чистоты и невинности в его распутстве и грехе.