Сьюзен Хилл: Женщина в черном

Сначала я смотрел на них со снисхождением, меня это даже забавляло. Но постепенно, сидя в комнате, освещенной лишь пламенем камина, и слушая их, я вдруг почувствовал себя каким-то отверженным, словно стал чужаком в их кругу. Я попытался подавить растущее во мне чувство тревоги, сдержать внезапно хлынувший поток воспоминаний.

Это было подобно спорту, веселая и безобидная игра, которой молодые люди развлекаются во время праздника, а также древняя традиция, как правильно заметил Уилл. В происходящем не было ничего вызывающего беспокойство, тревогу или неодобрение. Я не желал прослыть брюзгой, старым, нудным и лишенным воображения человеком, мне самому хотелось поучаствовать в этом действе, которое представлялось мне всего-навсего хорошей забавой. В моей душе разгорелась жестокая битва, я отвернулся от очага, чтобы никто не увидел выражение моего лица, поскольку на нем появились признаки смятения.

А потом, словно подыгрывая пронзительному, как у банши, [1] Персонаж ирландского фольклора, злой дух, являющийся в образе женщины, чьи пронзительные крики или плач возвещают о скором несчастье. — Здесь и далее примеч. пер. визгу Эдмунда, бревно в камине вспыхнуло и треснуло, взметнуло в воздух вихрь искр и пепла и вдруг погасло. Комната почти полностью погрузилась во мрак. Воцарилась тишина. Я вздрогнул. Мне хотелось встать и снова зажечь свет, увидеть сверкание и блеск разноцветных рождественских игрушек, чтобы пламя в очаге вновь весело запылало, я желал отогнать внезапно охватившие меня холодный озноб и страх, возникший в моей груди. Но я не мог пошевелиться, на мгновение меня словно парализовало, как всегда бывало в подобных случаях. Мною овладело давно забытое и вместе с тем такое знакомое чувство.

А потом Эдмунд сказал:

— Теперь ваша очередь, отчим, — и в тот же миг тишину разорвали настойчивые крики, и даже Эсми присоединилась к ним.

— Нет, нет, — я старался, чтобы мой голос звучал весело. — Ничего не буду рассказывать.

— О, Артур…

— Неужели вы не знаете ни одной истории о привидениях, отчим? Все знают хотя бы одну…

О да-да, я знал! Все это время, что я слушал их безумные, жуткие выдумки, их завывания и стоны, я думал лишь об одном и смог ответить лишь следующее:

— Нет-нет, вы даже не имеете представления, о чем говорите. Все это вздор, фантазии, не более того. Все эти душераздирающие, зловещие истории просто нелепы… смешны. На самом деле все обстоит иначе и намного страшнее.

— Да ладно вам.

— Зачем портить всем настроение?

— Артур!

— Сделайте то, о чем вас просят. Не подведите нас!

Я встал, не в силах больше этого выносить.

— Боюсь, мне придется вас разочаровать, — проговорил я. — Но я не знаю ни одной истории, которую мог бы вам поведать. — С этими словами я быстро покинул комнату, а потом и дом.

Пятнадцать минут спустя я пришел в себя и понял, что нахожусь в зарослях фруктового сада. Я тяжело дышал, а мое сердце бешено стучало. Все это время я пребывал в состоянии крайнего возбуждения и теперь осознавал, что необходимо успокоиться, поэтому сел на обломок старого, покрытого мхом камня и медленно, равномерно задышал. Я глубоко вдыхал, считал до десяти, а потом выдыхал. И повторял это до тех пор, пока напряжение внутри не стало ослабевать, пульс не выровнялся, а мысли не упорядочились. Через некоторое время ко мне вернулось ощущение пространства: надо мной было чистое небо с яркими звездами, воздух был холодным, под ногами хрустела покрытая инеем трава.

Я знал, что в доме у меня за спиной осталась моя семья. Вероятно, сейчас они были в замешательстве, ибо они всегда видели во мне человека уравновешенного, чьи эмоции легко предугадывались. Мои родные, наверное, не могли понять, почему они вызвали у меня явное неодобрение и спровоцировали столь резкое поведение с моей стороны, рассказав несколько глупых историй. Я должен как можно скорее вернуться к ним, исправить ситуацию, попытаться загладить свою вину и восстановить атмосферу радости. Но я понимал, что не смогу объясниться. Нет, я просто постараюсь держаться весело и непринужденно ради моей супруги, но не более того.

Они, наверное, упрекали меня, что я испортил им забаву, хотели, чтобы я рассказал им историю о привидениях, поскольку я, как и любой человек, должен знать подобные байки. Впрочем, я действительно знаю одну историю, правдивую историю, о призраках и злобе, о страхе и смятении, об ужасе и трагедии. Но это вовсе не то, о чем потехи ради рассказывают у камина в сочельник.