Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

Я поднял трубку.

– Алло, это я, – послышался знакомый голос, едва различимый за шорохами и тресками.

– Да?

Это была Авдотья, жена Хомяка.

– Здравствуй, Дуся, – сказал я, будто некий Чехов.

– Нам необходимо встретится, – сказала она.

– Да, – сказал я, почти утвердительно.

– Я в отчаянье. Наверно, я на грани самоубийства.

– Интересно, – сказал я, свободной рукой нащупав свою веревку. – Так ли уж здесь важно мыло?

– Что? Какая Мила? Во имя всего, что было между нами, умоляю, помоги мне!

Между нами ничего никогда не было, кроме одного, не совсем дружеского поцелуя, не сблизившего, но еще больше разъединившего нас.

Зажав телефонную трубку между щекой и плечом, я принялся свивать петлю.

– Я не могу с ним больше жить, – продолжала Авдотья высоким страдальческим тоном. – Он только и делает, что потеет и пердит, пердит и потеет, но это не имеет значения. Он ничего не хочет знать, кроме денег. У него есть несколько женщин, каких-то грязных шлюшек, но мне и на это наплевать. Он постоянно ест и пять раз в день испражняется. Все вокруг изменились. Все только и делают, что жрут и срут. Слушай, Рома, может быть, я схожу с ума, но творится что-то не то. Меня бросила старая подруга и даже не узнает на улице, глядит, как сквозь стекло…

– А памятники? – спросил я, прилаживая петлю к трубе отопления, словно некий Есенин.

– Что – памятники? – она не уловила иронии моего голоса. Вот будет любопытно, когда от меня останутся лишь короткие гудки.

– Памятник, Гоголю, например? – промяукал я.

– Да-да! Его больше не существует. Он исчез.

– Что-о?

– Какая-то фирма купила землю под ним. Его разобрали и увезли. Народ устроил демонстрации, пикеты, – все без толку. Теперь там строят виллу для кого-то из них.

– Какой ты говоришь памятник, – спросил я, продолжая заниматься своей адской атрибутикой, – сидячий или стоячий?

– Стоячий. Тот, который был во дворе.

– Ну, это не такая уж большая катастрофа.

Я уже стоял на табурете с затянутой петлей на шее. Оставалось сделать один шаг, так сказать, из реальности в вечность.

– Рома, я видела твое лицо. Перестань убиваться по ней, слышишь? Она не стоит того. Когда мы встретимся, я расскажу тебе о ней – всю правду. Ника говорила, что…

– Кто?! – вскричал я. – Кто говорил?

В этот миг я оступился и табурет выскользнул из-под моих ног. На долю секунды опередив струящуюся веревку, я схватился за трубу и повис на ней, обжигая ладони, Есенин. Телефонная трубка, закрутив в воздухе витую спираль, снова оказалась в моей руке. Голос, прервавшийся таким странным образом, взволнованно продолжал:

– …подруга, тоже аскалка, с которой они жили последнее время, снимали квартиру на Тверском бульваре. Я встретила ее незадолго до… Так вот, она говорила…

– Подожди, – сказал я.

Это был один из тех моментов жизни, когда невольно жалеешь о зрительской аудитории. Вид человека, висящего на одной руке, а другой сжимающего телефонную трубку, был бы весьма забавен. Я ослабил петлю, вывернулся из нее, как червяк, и спрыгнул на пол.

– Теперь давай поговорим, Дуся. Ты знаешь ее телефон или адрес?

– Только телефон.

– Ну, давай-ка, – бодро сказал я, отыскивая на столе чего-нибудь пишущее. Мою правую ладонь саднило: надо было бы смазать растительным маслом…

– Прекрасно, – сказал я через несколько секунд. – Я позвоню тебе, как только смогу. Мы обо всем поговорим, ладно? Целую.

Я повесил трубку и возбужденно огляделся вокруг. Вещи смотрели на меня широко раскрытыми глазами. Мы еще поборемся с тобой, злой волшебник! Это была действительно большая победа. Некая Ника, вторгшаяся в ее жизнь и изменившая ее. Они познакомились в метро, что может быть нелепее? Выходит, оттого, что броуновское движение случайно сблизило две частицы… И после этого ты будешь говорить мне, милая моя, о божьем промысле, о провидении, да, в тот самый миг, когда ты, умиленная, в своем церковном платке, возвращаясь с заутрени, где так нежно пахнет воском, так осторожно перебирают в воздухе золотистые лучи, спускаясь со сводчатого потолка… Простите, я наступила вам на ногу, ах, ничего страшного, тут такая толчея, меня зовут Ника, победа, я всего лишь буду вашей нежной подружкой на оставшуюся жизнь, а ведь ее осталось немного, да: я завлеку тебя на какую-то там дачу, там мы немного поупражняемся в стрельбе по куску ржавого железа, затем мы займемся группен-сексом с одним солидным, уважаемым человеком, он будет так крепко тебя ласкать, что случайно задушит, а я, твоя лучшая подруга, в качестве акта мести, угроблю его каминной кочергой, затем оболью бензином рояль, как самый любимый твой предмет в этом доме греха, и спущу, как говорится, красного петушка, меня зовут Ника, я – твоя Победа.