Дэвид Кейс - Таящийся ужас 2

Когда мы поженились, Элен поначалу проявляла повышенную чувственность, даже страстность. Я бы сказал, даже слишком большую возбудимость, что заставило меня несколько раз призвать ее к сдержанности. Женщина не должна столь безудержно отдаваться плотским удовольствиям. Допускаю, что человеку может быть приятно испытывать радость от интимного акта, но разве можно этим злоупотреблять?

Как-то Элен вздумалось самой проявить инициативу в этом деле, потом она вдруг повадилась спрашивать, не собираюсь ли я заглянуть к ней в спальню. В итоге мне пришлось в достаточно твердых выражениях прочитать ей нотацию на эту тему. Впрочем, едва ли стоило винить ее: она была невинна, малоопытна и совершенно не понимала, сколь порочно себя ведет. Уверен, что столь открытым выражением своего чувства она лишь пыталась доставить мне удовольствие, однако мне кажется, что молодая женщина должна сердцем чувствовать греховность подобного поведения. Хотя, разве я ей судья?

Я никогда не пытался изображать из себя моралиста — просто я достаточно нравственный человек, который хочет показать другим людям, как надо жить. Мне, конечно, приходилось проявлять в отношении Элен некоторую жесткость, однако делал я это исключительно ради ее же пользы.

Так вот, прошлой ночью все оказалось совершенно иначе. Она не проявляла ни малейшей настойчивости и была явно обрадована, когда все кончилось и я стал собираться к себе. На протяжении всего акта она неотрывно и очень странно смотрела на меня, так что я даже почувствовал некоторую неловкость. Я вообще сильно смущаюсь всякий раз, когда совершаю брачный акт, но в этот раз сложилась особенно непривычная ситуация. Не то чтобы неудобно, нет… я даже не знаю, как выразить это ощущение, просто почему-то у меня было очень тревожно на душе. Мне бы не хотелось, чтобы она и впредь смотрела на меня подобным образом. Это в чем-то сродни страху… Не знают что это… просто при этом я всегда чувствую… представляю… какие-то смутные, неясные вещи. Это очень трудно описать, чтобы было понятно. Где-то, прямо под поверхностью моего сознания теснятся всевозможные неясные предметы, вещи, явления — смутные, туманные, темные и неприятные. Иногда даже опасные. Тайные образы — вот, пожалуй, самое точное определение.

Завтрашнего дня я жду с обычным страхом и отвращением, хотя на сей раз к этому примешивается и некоторое любопытство. Мне интересно, каким образом события прошлого месяца подействовали на мою болезнь. Весь июль я пребывал в безмятежном настроении. Мне удалось настолько хорошо примирить себя с самим собой, что я не удивлюсь, если обнаружу в своем недуге определенные изменения. Прошедший месяц мог оказаться своеобразным катализатором и изменить сущность химического процесса… возможно, изменить его к лучшему. Впрочем, что бы ни случилось, я все перенесу исключительно стойко.

Я бы рассказал Элен о своих надеждах, не веди она себя столь отчужденно и странно. Впрочем, пока я сам во всем не разобрался, лучше этого не делать.

Что пользы от ложных ожиданий и надежд?

Вот и сегодня утром она опять повела себя довольно своеобразно.

Я прошел в холл, чтобы взять перчатки, а когда обернулся, то увидел, что она из-за угла смотрит на меня. Да, виднелся только краешек ее лица, который сразу же спрятался. Я подошел и спросил, не нужно ли ей чего, но она сначала пробормотала что-то невнятное, вроде того, что не знает, собираюсь ли я спускаться в подвал или нет. С чего бы ей интересоваться этим? Ей известно, что я ненавижу камеру и без крайней нужды никогда не спускаюсь в нее. Когда я разъяснил ей это, она заметно успокоилась, так что я склонен приписать ее поведение избыточному перевозбуждению, нарастающему по мере приближения моего времени. Может, она опасается, что оно настанет раньше обычного и что мне придется провести в камере больший срок, возможно, даже не одну ночь? Я понимаю, насколько это взволновало бы ее, и осознаю, что она действительно заботится обо мне. Но с другой стороны, это свидетельствует и о том, что она полностью неспособна понять сущность моей болезни.

Сегодня меня буквально распирает от избытка энергии. После обеда я совершил длительную прогулку быстрым шагом, остановившись у детской площадки, чтобы посмотреть, как играют ребятишки. Мне показалось, будто я, как и они, наслаждаюсь жизнью, и меня охватила такая жалость, что у меня никогда не будет детей! Они беззаботно веселились, а я стоял и скорбел, что когда-нибудь они подрастут и будут вынуждены столкнуться с жизненными проблемами. Мое детство было отнюдь не безоблачным, по крайней мере, в воспоминаниях оно не кажется мне особенно счастливым, если не считать отдельных моментов. Однако я не завидую другим, поскольку именно мое детство позволило мне вырасти в достойного мужчину, и теперь я могу окинуть мысленным взором всю свою жизнь и не найти в ней ни малейшего эпизода, о котором следовало бы жалеть. Все, о чем я скорблю, произошло отнюдь не по моей вине, оно было предписано свыше, еще до того как я появился на свет. Какое же это неописуемое блаженство, когда человек может оглянуться на свое бытие и представить его как единый последовательный процесс, в котором нет ничего, за что он должен испытывать стыд, что омрачало бы его прошлое; знать, что вся его жизнь была именно такой, какой он ее и замышлял, имея в виду, конечно, лишь те обстоятельства, которые он мог сам выбирать.