Говард Лавкрафт - Таящийся у порога

К северу от Аркхема поднимаются крутые склоны холмов, поросших темным, диким и непроходимым лесом; через эту местность в сторону моря, почти совпадая с границей леса, несет свои воды река Мискатоник. Путник, оказавшийся в этих краях, редко отваживается зайти в лес, куда ведет едва заметная тропинка, уходя в сторону холмов, затем к Мискатонику и после этого вновь выбираясь на открытую местность. Те заброшенные дома, что еще выдерживают натиск времени, все как один выглядят жалкими лачугами; и если на покрытых лесом холмах вовсю кипит растительная жизнь, то окружающие их поля давно уже стали бесплодной пустошью. Двигаясь по дороге в Эйлсбери-Пайк — которая начинается сразу за аркхемской Ривер-стрит, идет на запад и северо-запад от этого небольшого старинного городка и далее через пользующийся дурной славой, обезлюдевший Данвич за местечком Динз-Корнерз, — путник невольно изумляется тому, что на первый взгляд может показаться необычайно разросшимися давними лесонасаждениями, но на деле является первозданным лесом, который все так же пышно зеленеет, хотя огромные деревья при их многовековом возрасте давно уже должны были бы обратиться в прах.

Жители Аркхема ныне почти забыли мрачные предания о тех местах, которые когда-то рассказывали их бабушки, сидя у камина и мысленно возвращаясь в далекое прошлое — вплоть до времен охоты на ведьм. Как водится в таких случаях, предания эти постепенно утратили связь с реальностью, если не считать вскользь брошенных упоминаний о том, что «вон тот лес принадлежал Биллингтону, и холмы тоже принадлежали мистеру Биллингтону»; надо сказать, что в этой округе ему принадлежало все, включая огромный дом, которого не было видно с дороги, поскольку стоял он в лесу, на живописном холме, «возле башни и круга из каменных столбов». При этом один лишь вид старых корявых деревьев напрочь отбивал охоту приблизиться к дому, да и в целом дремучий лес не вызывал желания забраться в него подальше, так что в заброшенную усадьбу не совались даже орды собирателей старинных обычаев, легенд и домашней утвари, которых дом Биллингтона вполне мог бы заинтересовать. Что же касается леса, то о нем ходила и вовсе дурная слава; редкие путники спешили миновать эти места, испытывая к ним странную неприязнь, которую и сами не могли объяснить, приписывая ее собственному воображению. Когда же лес оставался позади, путник облегченно вздыхал, радуясь, что скоро будет дома — в Аркхеме, Бостоне или каком-нибудь отдаленном селении, — где так хорошо и безопасно.

«Старого Биллингтона» еще помнили в Аркхеме, хотя давно уже умерли те, кто знал его лично. Элайджа Биллингтон — так его звали, и был он сельским сквайром начала девятнадцатого века. В этом доме жил еще его дедушка, а до него — прадедушка; когда же Элайджа состарился, то уехал на землю своих предков — в Южную Англию. С тех пор о нем ничего не было слышно, хотя налоги на оставленное имущество он выплачивал аккуратно через адвокатскую фирму, чей адрес в респектабельном Миддл-Темпле [2] Миддл-Темпл — одна из четырех юридических корпораций (судебных иннов), со времен Средневековья действующих на территории Англии и Уэльса. придавал еще большую внушительность легенде о Старом Биллингтоне. Шли годы; Элайджа Биллингтон воссоединился со своими предками, как и его поверенные; в свое время за отцом последовал сын Элайджи, Лабан, после чего естественный ход событий начали повторять уже его сыновья, ибо ежегодные налоги на оставленные владения выплачивались регулярно через нью-йоркский банк, и собственность по-прежнему именовалась «владениями Биллингтона». Впрочем, на рубеже двадцатого века появились слухи, что последний из рода Биллингтонов, кажется, кто-то из сыновей Лабана, не оставил после себя наследника мужского пола, поэтому наследство перешло к его дочери, чьего имени никто не знал; было только известно, что именовалась она «миссис Дьюарт», но эти жалкие крохи сведений, не представлявшие никакого интереса для жителей Аркхема, были вскоре забыты, ибо кому какое дело до миссис Дьюарт, которой никто и в глаза не видывал, если даже о самом Старом Биллингтоне и его «странных звуках» вспоминали теперь лишь немногие?