Сьюзен Хилл - Смерть под маской

— О, в моей жизни мало что вызывает сожаление, графиня. — Я придал своему голосу легкость и добродушие, которых на самом деле не чувствовал.

— Картине место — и лучшее место — здесь. Она будет совершенно безвредна.

— Как, скажите на милость, способна она вредить в любом другом месте?

— Вы же слышали мою историю.

Я поднялся.

— Сожалею, что вынужден покинуть вас сегодня, графиня, и покинуть, не удовлетворив вашей просьбы. Повесть ваша была интересна и занимательна для меня, я признателен вам за ваше гостеприимство. Надеюсь, вы проведете остаток дней в этом великолепном месте, обретя в душе покой, которого заслуживаете после всех ваших страданий.

— Не будет мне никакого покоя, никакого отдохновения и довольства, пока эта картина ко мне не вернется.

Я пошел к выходу. И услышал тихо произнесенные графиней слова:

— Не будет и вам, доктор Пармиттер. Не будет и вам.

— Вам станет легче от того, что рассказали мне все это, — сказал я Тео. Он сидел, откинув голову, закрыв глаза, а закончив повествование, допил виски и поставил стакан.

Было уже поздно. «Как же резко он вдруг постарел», — подумал я, однако, когда Тео вновь открыл глаза и посмотрел на меня, в лице его появилось нечто новое, словно бы облегчение. Казалось, он очень спокоен.

— Спасибо, Оливер. Я вам признателен. Вы помогли мне больше, чем, возможно, догадываетесь.

Я оставил Тео с легким сердцем и сделал круг-другой по двору колледжа. Впрочем, нынче ночью все было тихо и спокойно: никаких тебе теней, шорохов-шепотов, никаких шагов и лиц в освещенных окнах. Никакого страха.

Уснул я сразу и глубоко, и, помнится, погружаясь в мягкое блаженство забытья, помолился, чтобы то же испытал и Тео. «Так оно и есть скорее всего», — думал я.

Проснулся я задолго до рассвета. Стояла кромешная тьма и тишина, часы на часовне пробили три. Я взмок от пота, сердце билось учащенно. Ночные кошмары меня не мучили — я вообще не видел снов, — зато одолевал жуткий страх. Несколько глубоких вдохов помогли мне успокоиться. Я встал, выпил воды, опять лег, но тут же ощутил потребность проведать Тео, такую сильную, что ни отмахнуться, ни из головы выбросить. Я сунул голову под холодную воду и с остервенением вытер ее досуха, стараясь взять себя в руки и упорядочить мысли, но ничего не получалось. Меня охватил ужас — не за себя, за Тео. Рассказанная им история бередила сознание, я чувствовал, что, хотя Тео облегчил душу, эта жуткая история еще не закончена, еще предстоят необычные и мрачные события, в которых нет и быть не может никакого смысла.

Я не мог успокоиться. Спустился по темной лестнице и направился прямиком к блоку Тео. Все было тихо. Я приник ухом к двери, напряженно вслушался, но не доносилось ни единого звука. Подождав, я хотел постучать, однако холод пробирал до костей, а на мне был только легкий домашний халат. Я уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг подумал, что Тео вполне мог и не запереть дверь: передвигается старец с трудом, и в колледже за ним присматривали. А вот как он позовет на помощь, если заболеет и не сможет добраться до телефона? Страшно даже представить.

Едва я коснулся двери, как услышал приглушенный крик, а следом грохот: что-то упало.

Повернув ручку, я обнаружил, что дверь действительно не заперта, и ринулся в квартиру, повсюду по пути включая свет.

На пороге гостиной лежал Тео в ночной пижаме. Лицо его было слегка перекошено в левую сторону, он словно пытался что-то сказать. В широко раскрытых глазах застыли такой ужас, такой страх, такое потрясенное осознание и узнавание, что мне не забыть их до самого смертного часа. Я опустился на колени и тронул его. Ни дыхания, ни пульса. Тео был мертв. Секунду-другую я считал, что услышанный мною грохот вызвало падение Тео, но потом заметил в нескольких шагах от него венецианскую картину. Струна, которая, как я знал, была крепкой и тугой еще вчера вечером, оказалась цела, крюк на стене — на месте. Ничто не могло сорвать картину со стены, и не она повергла Тео: он упал, не успев дойти до нее.

Как я сознавал, следовало сделать две вещи. Естественно, известить дирекцию, поднять на ноги весь колледж и дать ход обычной в таких случаях процедуре. Но прежде предстояло совершить нечто другое. Страх одолевал до дрожи, но я бы лишился покоя до конца своих дней, если бы не оказал своему старому наставнику эту последнюю услугу. Я должен все выяснить. Подняв картину, я отнес ее в кабинет и, приставив к книжному шкафу, навел лампу.