Джозеф Ле Фаню: Судья Харботтл

– Будь я проклят, ты, кажется, на старости лет влюбилась в своего мужа! – воскликнул судья Харботтл.

– Будь я проклята, ты, кажется, меня к нему ревнуешь! – со смехом ответила женщина. – Ну, ну, успокойся, я его никогда не любила. Я с ним давно покончила.

– А он с тобой, разрази меня гром! Заполучил все твое состояние, отнял все ложки да сережки, и больше, ничего ему от тебя не нужно. Выгнал жену из собственного дома, а когда обнаружил, что ты неплохо устроилась, спохватился! Снова отобрал все твои гинеи, и серебро, и сережки, а тебя отпустил еще на полдюжины лет на заработки, собирать для него новый урожай. Не можешь же ты после всего этого желать ему добра!

Женщина дерзко рассмеялась и наградила грозного Радаманта игривым шлепком.

– Хочет, чтобы я присылала ему деньги для уплаты адвокату, – заявила она, а взгляд ее тем временем блуждал от зеркала картине на стене и обратно. Непохоже было, чтобы угроза, нависшая над мужем, сильно беспокоила ее.

– Проклятый наглец! – загремел старый судья, откидываясь в кресле, словно находился на привычной судейской трибуне, гд е его речь, как всегда, произвела фурор. Рот его злобно скривился, глаза готовы были выскочить из орбит. – Если ты решишь отправить ему ответ из моего дома, то знай, что прежде сам напишу кое-кому. Знаешь, моя милая колдунья, я не позволю долго мне докучать. И хватит дуть губки, хныканьем вшу не поможешь. Ты за этого негодяя медного фартинга не дашь, я тебя хорошо знаю. Ты пришла просто пошуметь. Как буревестник: куда бы ни прилетел, тут же поднимется буря. Уходи, женщина! Прочь отсюда! – повторил он, топая ногой: у «одной двери раздался стук, а судье отнюдь не хотелось, чтобы его застали наедине с экономкой.

Вряд ли стоит говорить, что достопочтенный Хью Питерс больше не появлялся. Судья в разговорах никогда не упоминал о нем. Но, каким бы странным это ни показалось, если вспомнить, с каким презрением высмеивал он жалкую уловку, разлетевшуюся в пух и прах после первого же щелчка, мистер Харботтл долго не мог забыть удивительного гостя в белом парике и тайный разговор в томной гостиной.

Сквозь толстый слой красок и прочих ухищрений, какие можно позаимствовать в любом театре, проницательный глаз судьи разглядел в сухощавом лице мнимого старика, оказавшегося слишком крепким орешком даже для дюжего слуги, тонкие черты Льюиса Пайнвека.

Судья Харботтл отправил секретаря к королевскому стряпчему с просьбой сообщить, что в городе появился человек, обладающий удивительным сходством с узником Шрусберийской тюрьмы по имени Льюис Пайнвек, и велел с ближайшей почтой сделать запрос о том, содержится ли в тюрьме некто, выдающий себя за Льюиса Пайнвека, и не удалось ли ему каким-либо образом бежать.

Заключенный находится в своей камере, гласил ответ, и никаких сомнений по поводу его личности не возникало.

В положенный срок судья Харботтл отправился в свой округ на выездную сессию, и в положенный срок суд прибыл в город Шрусбери.

Новости в те дни путешествовали долго, и газеты, развозимые дилижансами и почтовыми каретам, часто добирались до места лишь через несколько дней. Миссис Пайнвек осталась в доме судьи управлять заметно поубавившимся хозяйством – большинство слуг судьи Харботтла уехало вместе с ним, ибо он не пользовался казенным экипажем, а путешествовал в собственной карете – и по большей части не выходила из дома.

Несмотря на все ссоры, попреки, оскорбления, которым долгие годы полнилась ее семейная жизнь, несмотря на то, между нею и мужем давно уже не было ни любви, ни привязанности, ни даже терпимости – сейчас, когда Пайнвеку грозили скорая смерть, женщину охватило что-то вроде жалости к нему. Она знала, что в эти дни в Шрусбери решается его судьба. Миссис Пайнвек не любила мужа, но если бы пару недель назад ей сказали, что в решающий час она не будет места себе находить, она бы не поверила.

Ей был хорошо известен день, на который назначено судебное разбирательство. Мысли о муже ни на минуту не шли у нее из головы; к вечеру бедняжка едва не падала в обморок.

Прошло дня два или три; она знала, что судебное заседание давно закончилось.

Весеннее половодье отрезало Шрусбери от Лондона, и никаких новостей не поступало. Она молила Бога, чтобы половодье не кончалось никогда. Ужасно было в бездействии ждать новостей; понимать, что все давно свершилось и лишь по прихоти своевольных сил природы она не получает известий об этом, но еще ужаснее – то, что в конце концов реки вернутся в свои берега и она узнает все.