Анна Малышева: Конкистадоры

Добрый день. Не представляйтесь, я уже знаю о вас. Городок-то у нас махонький, с каждым годом все меньше. Молодежь – в шахтах, старики – дома, на пенсии. Ни то ни другое здоровья не прибавляет. Я вот – директор краеведческого музея. Знаете, вы первый частный посетитель за последние два года. Никому ничего не нужно, не интересно. Только вот школьников приводят на экскурсии, да и те не слушают. Впрочем, я и рассказать-то особо ничего не могу. Экспонатов мало – снимки, несколько мундиров… А ведь во время войны Севера с Востоком здесь происходили события… И значительные. Через наш городок ушли последние группы противников. Впрочем, в современных учебниках об этом исходе совсем не упоминается. Война так или иначе была не совсем победоносной, что выяснилось при подсчете отторгнутых земель. А некоторые старожилы (ныне умершие) утверждали даже, что «группы противников» представляли собой обыкновенных мирных жителей – обезумевших, изнасилованных женщин, подавленных, безоружных мужчин и притихших детей с поломанными игрушками, которые они до последнего момента продолжали прижимать к груди. Единственным, что отличало этих «противников» от обитателей городка, был цвет глаз – у всех, даже у кукол, глаза были голубые. Городок послужил тогда ситом, сквозь которое последние люди с голубыми глазами ушли к вам, на Север, а кареглазые остались у нас, на Востоке. А ведь когда-то жили вместе. Сработало сито прекрасно, если не считать небольшого наследства, доставшегося городу в виде голубоглазых детей. Но спустя поколение светлый ген не устоял перед более сильным, темным. Именно тогда исход и совершился почти полностью. Почти. Горожан спрашивать об этом не стоит, они помнят лишь вчерашний день. А Северные кварталы построили в те же годы, тогда и приемники отняли. Сходите туда ночью, билет недорогой, увидите, как мы тут развлекаемся. Мороженое (в городе его не продают), шлюхи (проституция разрешена только там), кинотеатры, радио (тоже только в Северных кварталах). Ну и полиция, конечно. Полиция там на каждом шагу.

Что говорите? Ой, нет, какие там вопросы, я тороплюсь, сейчас ворота откроют! У меня абонемент, а вам советую купить билет, иначе не пустят. А… Не желаете приятно провести время? Я подожду за воротами. Интервью? Это что такое? Вы с Севера?! Точно?! Девчонки мне не поверят… А вы не думайте, что я шлюха, я днем в шахте работаю. Но есть и такие девки, которые угля и не нюхали. Если легальные шлюхи меня засекут, то побьют. Давайте войдем вместе? Тогда меня не тронут. Тут вечером открывают, а в пять утра уже пора выметаться, а днем никого нет, ворота заперты. Почему Северные? Понятия не имею! Почему стену вокруг кварталов выстроили? Ха! Вы, видно, из хорошего места приехали, раз такое спрашиваете. Да чтобы никто на дармовщинку не прорвался! Музыка – тут, кино – тут, танцы – тут, а там-то у нас, в городе, чего хорошего… Ну, пойдете со мной? Нет так нет, желаю повеселиться!

Он стоял посреди длинной улицы и озирался. В редакции ему дали рискованное задание, и он ухватился за него, даже не ради двойного гонорара. «Не думал, что попасть сюда будет так просто. Да, война давно окончена и почти забыта, но все же… Никто с Севера многие годы здесь не был. Я первый. Я вроде конкистадора, впервые увидевшего Юкатан…»

Здесь, в Северных кварталах, были прямые улицы, залитые апельсиновым светом электрических фонарей, вокруг которых метались мохнатые бабочки-бражники. Здесь в неподвижном воздухе волнами стлались табачный дым и масляная вонь подгоревших кофейных зерен. Здесь пылали бумажные розы в черных волосах шлюх, звуки радио мешались с ледяной водкой, запахи национальной кухни – с грохотом желтых кегельных шаров. Всюду раздавался горячий смех и призывный шепот теней, рядами стоящих вдоль глухих розовых стен публичных домов. Здесь продавалось все, чтобы забыть минувший день в угольной шахте и перетерпеть грядущий. «Людям нужна надежда на отдых, вот и построили эти кварталы. Но до нас дошли странные слухи…»

Он присел за столик в одном из наименее грязных кафе, попросил водки, растер ноющие виски. На него посматривали – в маленьком городе любой чужак бросается в глаза, но никто не делал попытки заговорить. И он сам, вопреки профессии, ни к кому не обращался.

«Вроде бы ничего не происходит. Пьют кофе, водку, пиво. Играют в бильярд. Снимают дешевых шлюх. Танцуют. Обычная ночь шахтерского городка. А все-таки… Население вымирает, и дело тут не в тяжелых условиях жизни. И люди пропадают, об этом давно ходят слухи. Просто исчезают, как туман на рассвете. И кто-то из здешних сумел передать на Север записку, то есть не записку в обычном смысле слова… Он написал ее мелом на вагоне с углем, который шел в сторону Севера. С нами они не торгуют, но где-то на перегоне кто-то заметил ее и переписал. А текст… „Право оно или не право, но это твое Отечество“. Эта надпись была на воротах одного из нацистских концлагерей. Намек? Призыв на помощь? Мы не имеем права вмешиваться, но имеем право информировать остальной мир о том, что здесь происходит. Тем более когда-то это была и наша страна! И моя!»