Вольфганг Хольбайн - Анубис

— Заинтересовал тебя? — спросил Грейвс, не получив немедленного ответа и по-своему истолковав его молчание.

— Я тебе уже сказал: у меня есть работа, — сухо ответил Могенс.

Грейвс собрался возразить, но в этот момент раздался стук в дверь, и прежде чем Могенс успел среагировать, дверь открылась и вошла мисс Пройслер. Она передвигалась чуть кособоко, и дело было в том, что на одной руке она старалась удержать поднос с чайником и изящными фарфоровыми чашками, а локтем другой нажимала на дверную ручку, для чего ей пришлось изогнуться в довольно причудливой позе. Фарфор на подносе тихонько звякнул. Могенс находился слишком далеко, чтобы вовремя вскочить и помочь ей, а Грейвс, который сидел много ближе, и пальцем не пошевельнул. Он только недовольно сдвинул брови и наблюдал, как мисс Пройслер неуклюже проковыляла мимо него и — больше с удачей, чем с ловкостью — донесла свой груз до стола.

— Я подумала, что господам не помешает легкая закуска, — вымолвила она. — Лучший английский чай. И печенье с корицей моей выпечки. Вам ведь оно очень нравится, да, профессор?

Могенс бросил взгляд на поднос и обнаружил, что на нем стоял лучший чайный сервиз мисс Пройслер, тончайший мейсенский фарфор, ввезенный из Европы, и, вероятно, единственная подлинная ценность в ее хозяйстве. Обычно она берегла его как зеницу ока. В лучшем случае выставляла сервиз на стол на Рождество или на Четвертое июля. [2] Четвертое июля — День независимости Соединенных Штатов Америки. К чаю она подала тарелочку с глазированным печеньем в форме звездочек и… там были не две, как он поначалу подумал, а три чашки.

— За чашечкой хорошего чая беседовать куда приятнее!

— Очень мило с вашей стороны, — отозвался Могенс и повел рукой в сторону Грейвса: — Позвольте вам представить: доктор Джонатан Грейвс, мой бывший сокурсник. — Потом указал на мисс Пройслер: — Мисс Пройслер, моя квартирная хозяйка.

Грейвс лишь молча кивнул. Мисс Пройслер улыбнулась, но улыбка застыла у нее на губах, когда она узрела сигарету в зубах у гостя. Естественно, в ее пансионе стоял строжайший запрет на курение. Ничего такого нечистоплотного, как сигаретный пепел, она не терпела в своем доме. И, действительно, мисс Пройслер собралась было вежливо, но недвусмысленно поставить гостю Могенса на вид, что тот допустил неслыханную бестактность, но тут произошло нечто диковинное: Грейвс смотрел на нее холодными, налившимися кровью глазами, и Могенс прямо-таки увидел, как ее гнев улетучился. Что-то похожее на страх, если бы Могенс видел к тому основание, появилось в ее взгляде. Правда, она не отшатнулась от Грейвса, но весь ее вид свидетельствовал, что она испугалась.

Дверь снова приоткрылась. Мисс Пройслер неплотно закрыла ее, и теперь она двигалась словно сама по себе. В комнату грациозно вошла черная как смоль кошечка, единственно живое существо о четырех лапах, которое мисс Пройслер не только терпела в своем окружении, но просто боготворила. Нечего и говорить, что она была самой чистоплотной кошкой в стране, если не во всем мире, и за всю свою жизнь даже не видела ни одной блохи.

— Клеопатра! — воскликнула мисс Пройслер и так стремительно развернулась, как будто была рада, наконец, иметь возможность обратиться к кошке вместо жуткого гостя Могенса. — Кто тебе позволил сюда войти? Ты же знаешь, тебе нечего делать в комнатах постояльцев!

— Оставьте ее, мисс Пройслер, — сказал Могенс. — Она мне нисколько не мешает.

Более того, он любил Клеопатру. Она навещала его в этом жилище гораздо чаще, чем, по всей вероятности, подозревала мисс Пройслер. И как только Могенс протянул к кошке руку, она тут же подошла к нему и с громким мурлыканьем начала тереться головой о его ногу, что заставило ее хозяйку задумчиво наморщить лоб. Наверное, эта картина дала ей понять то, о чем она до сих пор не догадывалась. Через какое-то время она с трудом заставила себя отвести взгляд и снова посмотрела на Грейвса. У нее был растерянный вид, и Могенс понял, что мисс Пройслер силится призвать зловещего гостя к порядку, но что-то в нем ей не нравится. А почему, собственно, он должен производить на нее другое впечатление, чем на него?

— Правда, мисс Пройслер, очень любезно с вашей стороны, — снова сказал Могенс. — Большое спасибо.

Грейвс по-прежнему упорно молчал, а мисс Пройслер чувствовала себя все неуверенней и переводила смятенный взгляд с трех чашек на подносе на Могенса, на Грейвса и обратно. Она ждала, что ей предложат остаться, но, разумеется, расслышала в словах Могенса недвусмысленную просьбу удалиться, и теперь не знала, что делать. Приличия требовали от нее уйти и оставить профессора наедине с его гостем, но любопытство брало верх — и она, по-видимому, решилась бороться за него до конца. А Могенс не мог собраться с духом, чтобы непредвзято поговорить с Грейвсом или хотя бы просто подумать над тем, что должен тому сказать.