Вольфганг Хольбайн: Анубис

С другой стороны, были неоспоримые преимущества в том, чтобы не слишком отбиваться от преследований мисс Пройслер. И хотя она порядочно действовала ему на нервы, тем не менее проявляла о нем прямо-таки трогательную материнскую заботу, что отражалось в кусочке-другом особого пирога по воскресным дням, особенно большой порции в его тарелке, когда готовилось мясо, или в корзине возле камина, всегда наполненной дровами, — знаки внимания, далеко не само собой разумеющиеся для других постояльцев. Мисс Пройслер — убежденная протестантка — даже как-то примирилась с его радикальным неприятием церкви. Одобрять такое кощунство она не одобряла, но молчаливо смирилась. Одно это обстоятельство уже являлось доказательством смятения ее чувств и безответной любви к нему — если ему были нужны еще доказательства.

А Могенс… Ну не то чтобы мисс Пройслер была ему противна, но близко к тому. Он был уверен, что ее чувство к нему искренне, и даже раз или два пытался найти в себе искру симпатии — но безуспешно. То, что он тем не менее извлекал выгоду из ее расположения, приводило не только к мимолетным укорам совести — временами он себя просто презирал, что еще сильнее обостряло его неприязнь к мисс Пройслер. Люди все-таки сложные создания!

— Мисс Пройслер, — начал он, все еще раздумывая, как бы по возможности дипломатично выпроводить ее так, чтобы это не слишком отразилось на его рационе. — Не думаю, что…

Мисс Пройслер невольно сама пришла ему на помощь. Ее око Аргуса обнаружило наглого нарушителя, вторгшегося в Храм Чистоты, который она воздвигла в своем доме — хлопья золы от недавно вырвавшихся из камина искр. Не удостоив начатое Могенсом предложение ни малейшим вниманием, она развернулась через плечо в сложном тяжеловесном пируэте, одновременно приседая, так что Могенсу показалось, что она как-то растеклась, а потом снова собралась в более приземистую, но расширившуюся фигуру. С ловкостью, которая вырабатывается только долголетним упорным трудом, она выхватила из кармана фартука тряпку и молниеносно стерла с пола микроскопические частицы пепла, потом пружиной выпрямилась с почти невероятной легкостью и осияла Могенса такой сердечной улыбкой, что остаток заготовленной фразы буквально застрял у него в горле.

— Да, дорогой мой профессор? Вы хотели что-то сказать?

— Ничего, — буркнул Могенс. — Просто… ничего.

— Я вам не верю, — возразила мисс Пройслер.

Внезапно, без всякого перехода, она посерьезнела. Она приступила к нему на шаг, задрала голову, чтобы посмотреть ему прямо в лицо, придвинулась еще ближе. В ее глазах появилось выражение, от которого в мозгу Могенса забило множество набатных колоколов. Он воззвал к небесам: только бы мисс Пройслер не выбрала как раз этот момент, чтобы изменить свою тактику и штурмом взять крепость его добродетели. Он инстинктивно замер. Если бы он мог, то отступил бы, но его спина уже упиралась в дверь.

— Я понимаю, что момент весьма не подходящий, чтобы говорить об этом, профессор… — начала мисс Пройслер.

Могенс мысленно согласился с ней. Момент действительно был неподходящим, что бы она там ни собиралась ему сказать.

— …но не могу не признать, что я ознакомилась с содержанием этой телеграммы. И я… немного испугана, честно говоря.

— Да? — сухо ответил Могенс.

— Профессор, позвольте быть с вами откровенной, — продолжала мисс Пройслер.

Она еще ближе подступила к нему. Ее колышущиеся груди почти касались груди Могенса. Он почувствовал, что она только что надушилась. Назойливый, но немного затхлый запах, отметил он.

— Вы живете здесь уже больше четырех лет. Но вы для меня с первого же дня далеко не заурядный постоялец. Мне трудно в этом признаться, но я испытываю к вам… истинную симпатию…

— Разумеется, я это заметил, мисс Пройслер, — не дал ей договорить Могенс, спрашивая себя, не совершает ли он тем самым большую ошибку. — Только дело в том, что…

— Вы же не вынашиваете мысль покинуть Томпсон? — перебила его мисс Пройслер. Слова сопровождались глубоким вздохом, который подтверждал, как тяжело они ей дались. — То есть я имею в виду: мне, конечно, ясно, что человек вашего уровня и образования не может полностью реализоваться в университете вроде нашего. У нас всего один факультет, на котором уж точно осуществляются не самые феноменальные исследования. И все-таки в Томпсоне есть свои бесспорные преимущества. Жизнь катится по размеренным рельсам, и женщина до сих пор может без страха выходить на улицу, когда стемнеет.