Роберт МакКаммон: Ночные пластуны

– Что за черт… – сказал Деннис.

Он не закончил. Послышался глухой металлический звон – по машинам и насосам бензоколонки застучали пули. Я знал: если бензин взорвется, всем нам крышка. Мой грузовичок содрогнулся под ударами патронов крупного калибра, и, ныряя за стойку, я увидел, как он взлетел на воздух. Раздался такой грохот, что хоть святых выноси, – окна вылетели внутрь, и закусочная наполнилась летящим стеклом, вихревым ветром и густой пеленой дождя. Я услышал пронзительный крик Линди. Ребятишки плакали, да и сам я что-то орал.

Лампы погасли. Мрак рассеивало лишь отраженное от бетона красное неоновое свечение да сияние флюоресцентных ламп над бензоколонкой. Пули прошили стену, и глиняные кружки-миски превратились в черепки, точно по ним грохнули кувалдой. Повсюду летали салфетки и пакетики с сахаром.

Черил держалась за меня так крепко, будто вместо пальцев у нее были гвозди, вошедшие в мою руку до кости. Она смотрела широко раскрытыми, полубезумными глазами и все пыталась что-то сказать. Ее губы шевелились, но с них не сходило ни звука.

Грянул еще один взрыв – разнесло очередную машину. Закусочная содрогнулась до основания, и меня чуть не стошнило от страха.

На стену снова обрушился град пуль. Это были трассирующие пули; они подпрыгивали и рикошетом отлетали от стены, словно раскаленные добела окурки. Одна такая пуля пропела в воздухе, чиркнула по краю полки и упала на пол примерно в трех футах от меня. Светящийся патрон начал меркнуть, бледнеть, таять, так же, как пивная банка и бифштекс-мираж. Я протянул руку, чтобы коснуться его, но нащупал только осколки стекла и черепки. «Фантомная пуля, – подумал я. – Достаточно реальная, чтобы вызвать разрушение, смерть… и исчезнуть».

«Я вам тут ни к чему, мистер Патрульный, – предостерегал Прайс. – Особенно, при том числе убитых, какое я до сих пор держу в уме».

Обстрел прекратился. Я высвободился от Черил и сказал: «Отсюда ни шагу». Потом выглянул из-за стойки и увидел: мой грузовичок и «стэйшн-вэгон» горели, резкий ветер подхватывал и трепал языки пламени. Я увидел Прайса: съежившись, он по-прежнему лежал на полу среди осколков стекла. Скрюченные пальцы рук жадно хватали воздух, мигающий красный неон освещал искаженное гримасой лицо с закрытыми глазами. Вокруг головы растеклась лужа кетчупа, и вид у Прайса был такой, точно ему раскроили череп. Этот человек смотрел в преисподнюю, и, чтобы самому не лишиться рассудка, я поспешил отвести глаза.

Рэй, Линди и детишки жались друг к дружке под столом в своей кабинке. Женщина судорожно всхлипывала. Я поглядел на Денниса, лежавшего в нескольких футах от Прайса: он распростерся ничком, а в спине у него были пробиты четыре дыры, и вокруг тела Денниса ручейками расползался отнюдь не кетчуп. Правая рука с зажатым в ней револьвером была откинута в сторону, пальцы подрагивали.

Словно салют на Четвертое июля, над лесом плавно взлетела еще одна сигнальная ракета. Стало светло, и я увидел их: самое малое пять силуэтов, а то и больше. Пригибаясь, они шли через стоянку – но медленно, как в кошмаре. Болтающееся обмундирование развевалось на ветру, в касках отражался свет сигнальной ракеты. Они были вооружены – по-моему, автоматическими винтовками. Лиц было не разглядеть, да оно и к лучшему.

Прайс на полу застонал. Я услышал, как он бормочет «свет… высветило».

Прямо над закусочной зависла осветительная ракета. И тогда я понял, что происходит. Высветило нас. Нас всех застиг кошмар Прайса, и «Ночные пластуны», которых Прайс бросил умирать в грязной жиже, снова вели бой – так же, как случилось в мотеле «Приют под соснами». «Ночные пластуны» вновь ожили, питаемые чувством вины Прайса и тем, что с ним сделало то говно, «дергунок».

А нас высветило, как вьетнамца на том рисовом поле.

Раздался звук, похожий на щелканье кастаньет: это, вычертив огненным пунктиром дугу, в разбитые окна влетели и с неясным глуховатым стуком приземлились в углу крохотные, рассыпающие искры точки. Задетые ими табуреты завертелись, издавая пронзительный визгливый скрип. Со звоном выскочил ящик кассового аппарата, а затем, рассыпая мелочь и бумажки, касса разлетелась. Я быстро пригнул голову, но жгучая оса (не знаю, что уж это было – может, кусок металла, а может, осколок стекла) раскроила мне левую щеку от уха до верхней губы. Обливаясь кровью, я упал на пол за стойку.

Взрыв стряхнул с полок уцелевшие чашки, блюдца, тарелки и стаканы. Крыша закусочной целиком прогнулась внутрь, словно собираясь сложиться пополам; с потолка сыпались отлетающая облицовочная плитка, арматура, на которой крепились лампы, и куски металлических балок.