Роберт МакКаммон: Чико

София прислонилась головой к голове Чико и прикрыла глаза. Совсем молоденькой девочкой она часто мечтала о ребенке… и в мечтах дитя представало безупречным, счастливым, здоровым мальчуганом, полным любви, благодати и… да, и чудес. Она пригладила Чико волосы и почувствовала на щеке пальцы сына. София открыла глаза и посмотрела на него, на единственный темный глаз и на мертвый, белый. Пальцы Чико легкими касаниями путешествовали по ее лицу; София схватила руку сына и ласково придержала. Пальцы у него были длинные, тонкие. Руки врача, подумала она. Целителя. Если бы только… если бы только…

София посмотрела в окно. В знойных серых тучах над Ист-Ривер виднелся осколок синевы. «Все еще переменится, – зашептала она на ухо Чико. – Не всегда будет так, как сейчас. Придет Иисус, и все изменится. В одно мгновенье, когда ты меньше всего ожидаешь. Придет Он в белых одеждах, Чико, и возложит на тебя руки свои. Он возложит руки свои на нас обоих, и тогда, о, тогда мы взлетим над этим миром – высоко, так высоко… Ты веришь мне?»

Чико не сводил с нее здорового глаза, а его ухмылка то появлялась, то исчезала.

– Ибо обещано, – прошептала она. – Будет сотворено все новое. Всяк будет здрав телом и всяк обретет свободу. И мы с тобой, Чико. И мы с тобой.

Открылась и с глухим хлопком закрылась входная дверь. Саломон спросил:

– О чем шепчемся? Обо мне?

– Нет, – сказала она. – Не о тебе.

– Оно бы лучше. А то как бы я кой-кому не надраил жопу. – Пустая угроза, оба это знали. Саломон рыгнул – отрыжка походила на дробь басового барабана – и двинулся через комнату. Перед ним по полу прошмыгнул еще один таракан. – Едрена мать! Откуда они лезут, сволочи? – Понятное дело, в стенах этих тварей, должно быть, обреталось видимо-невидимо, но, сколько Саломон ни убивал, дом кишел ими. Из-под кресла выскочил второй таракан, крупнее первого. Саломон взревел, вынес ногу вперед и притопнул. Таракан с перебитой спиной завертелся на месте. Ботинок Саломона опустился вторично, а когда поднялся, таракан остался лежать, превращенный в нечто желтое, слизистое, кашицеобразное. – Свихнешься с этими тварями! – пожаловался Саломон. – Куда ни глянешь, сидит новый!

– Потому что жарко, – объяснила София. – Когда жарко, они всегда вылазят.

– Ага. – Он утер потную шею и коротко глянул на Чико. Опять эта ухмылка. – Что смешного? Ну, придурок! Что, черт побери, смешного?

– Не разговаривай с ним так! Он понимает твой тон.

– Черта с два он понимает! – хмыкнул Саломон. – Там, где положено быть мозгам, у него большая дырка!

София встала. Желудок у нее сводила судорога, зато лицо оживилось, глаза блестели. Бывая рядом с Чико – касаясь его – она неизменно чувствовала себя такой сильной, такой… полной надежд.

– Чико – мой сын, – в ее голосе звучала спокойная сила. – Если ты хочешь, чтобы мы ушли, мы уйдем. Только скажи, и мы уберемся отсюда.

– Да уж. Рассказывай!

– Нам уже приходилось жить на улице. – Сердце Софии тяжело колотилось, но слова, вскипая, переливались через край. – Можно и еще пожить.

– Ага, готов поспорить, что люди из соцобеспечения будут в восторге!

– Утрясется, – сказала София, и сердце у нее в груди подпрыгнуло; впервые за очень долгое время она действительно поверила в это. – Вот увидишь. Все утрясется.

– Угу. Покажи мне еще одно чудо, и я сделаю тебя святой. – Он гулко захохотал, но смех звучал принужденно. София не пятилась от него. Она стояла, вскинув подбородок и распрямив спину. Иногда она становилась такой, но ненадолго. По полу, чуть ли не под ногой у Саломона, пробежал еще один таракан. Саломон притопнул, но проворства таракану было не занимать.

– Я не шучу, – сказала София. – Мой сын – человек. Я хочу, чтобы ты начал обращаться с ним по-человечески.

– Да-да-да. – Саломон отмахнулся. Он не любил говорить с Софией, когда в ее голосе чувствовалась сила; он тогда невольно казался себе слабым. И вообще, для скандала было слишком жарко. – Мне надо собираться на работу, – сказал он и, начиная стаскивать волглую футболку, двинулся в коридор. Мысленно он уже переключился на бесконечные ряды ящиков, сходящих с ленты конвейера, и на грохочущие грузовики, подъезжающие, чтобы увезти их. Саломон знал, что будет заниматься этим до конца своих дней. Все дерьмо, сказал он себе. Даже сама жизнь.

София стояла в комнате, Чико скорчился в своем углу. Ее сердце по-прежнему сильно билось. Она ожидала удара и приготовилась принять его. Возможно, это еще впереди… или нет? Она посмотрела на Чико; лицо мальчика дышало покоем, голову он склонил набок, точно слышал музыку, которую Софии никогда не услышать. Она поглядела в окно, на тучи над рекой. Немного же в небе синевы. Но, может быть, завтра… Саломон уходил на работу. Ему понадобится обед. София вышла в кухню соорудить ему из лежащих в холодильнике остатков сэндвич.