Саймон Кларк - Царь Кровь

– Убейте Рика и Кейт! Убейте, как только увидите! Иначе они перебьют вас всех по одному…

Он вдруг перестал кричать и застыл, глядя на корабль. Что-то он увидел такое, что парализовало его страхом.

Я перегнулся через поручень и посмотрел на верхнюю палубу. Его народ и мой шагнули вперед, держа оружие наготове.

Я увидел их лица.

Сердце подпрыгнуло.

Я узнал это выражение лица.

Зрачки и радужки сомкнулись в точку.

И обожженный внизу тоже это увидел. Он понял, что эти люди, вооруженные дробовиками, винтовками, автоматами и револьверами видят в нем серого.

Я смотрел, как он орет:

– Нет! НЕТ! Вы, кретины! Это я! Глаза протрите! Меня зовут Иисус, дебилы! Я – Иисус. Я – ИИСУС! Он бросил ружье и замахал руками над головой. Это серый гад, думали они. Один из тех, кто убил старика, кто перебил половину нации.

– Нет! Протрите глаза! Меня зовут Иисус! Меня зовут…

Треск выстрелов заглушил его голос.

Сотни пуль вспенили пыль вокруг этого человека. Он вскрикнул и взметнул руку, как регулировщик, останавливающий автомобиль в каком-то кошмаре. Но пули не хотели останавливаться.

Куски металла впились ему в живот, в грудь, в ноги. Он кричал, он поднял руку повыше. Над головой рявкали ружья. Зарядом дроби Иисусу оторвало пальцы, но он все держал руку ладонью наружу. И кровь толчками хлестала из обрубков.

Затрещал пулемет, взрывая землю вокруг него. Пули вспороли ему ноги от колена вниз.

Он вскрикнул и рухнул на колени.

И ревел голосом, в котором смешались ужас и боль:

– Я – ИИСУС! МЕНЯ НЕ УБИТЬ! Я ЖИВОЙ! Я ЖИВОЙ!

Заговорили винтовки. Красные трассеры метнулись указателями ему в лицо.

Между глазами раскрылось пулевое отверстие – такое, что палец можно просунуть. Одновременно разлетелся затылок этого человека, расплескав мозги веером по горячей грязи. Они зашипели и запеклись, как яйцо на сковородке.

У меня руки болели – так я вцепился в поручень.

Не могу поверить.

На этот раз он мертв.

Упавший труп валялся тряпичной куклой на земле, разбросав изжеванные пулями руки и раскрыв искаженный рот, будто собираясь выкрикнуть оскорбление небу.

Издав глубокий вздох облегчения, я обтер лицо и сказал:

– Он мертв… слава Богу. На этот раз он действительно мертв.

И я повторил это еще раз. И в третий раз. Чтобы убедить самого себя.

Кейт потянула меня за руку, желая отвлечь мое внимание от трупа ради кое-чего другого. Люди с верхней палубы потекли вниз по трапу. Оружие они небрежно несли в руках дулами вниз. Они терли глаза, трясли головами, как будто только что пробудились от глубокого сна. Галлюцинации их оставили. Некоторые оглядывались по сторонам, еще оглушенные эффектом электрического поля, другие с глуповатым недоумением смотрели на останки человека, который называл себя Иисусом, но этих было мало. Почти все глядели на лавину беженцев, текущую к кораблю через горячий пепел.

Они были уже ближе пятидесяти метров. На их лица легла печать изнеможения, убравшая из глаз выражение боли, несмотря на покрытые волдырями босые ноги, на обожженные ядовитым газом легкие. У них был вид почти безмятежный, заставляющий вспомнить иконы святых мучеников. Даже намека на агрессивность не было ни в одном из этих тысяч людей. Единственное, что им было нужно – спасти детей. Только это имело значение.

– Рик! – вдруг неожиданно тихо сказала Кейт. – Они бегут не от газа. Ты видишь истинную причину?

Я покачал головой, продолжая оглядывать толпу.

– Нет, Рик, не на людей смотри. Посмотри на равнину за ними. Видишь?

Я увидел и покрылся гусиной кожей.

– Боже мой! – вырвалось у меня вполголоса. Теперь я видел, что так безжалостно погнало людей через горящую пустыню.

Врубил бы я тогда свои ленивые мозги да схватил бы видеокамеру, мог бы записать то, что было дальше, чтобы знало все человечество.

Вместо этого я теперь пишу эти слова. Мне лишь хочется отдать справедливость тому, что я видел. И отдать справедливость этим обгорелым остаткам человечества на равнине.

Вот представьте себе:

Стоит корабль.

Стоит на суше за двадцать с лишним километров от океана. Торчат пушки. С одного кабестана спущена якорная цепь и лежит внизу ржавой грудой. Снарядные ящики в пятнах сажи. Неподалеку от места, где я стою, остатки сходней в переплетении тросов. Они свисают наружу – сначала от корабля, потом вниз под острым углом, похожие на остатки прыжкового трамплина. Но висит этот трамплин не над бассейном, а над запекшейся грязью.