Говард Лавкрафт - Мифы Ктулху

Слишком многие поступают сюда, потому что думают, что предметы здесь — раз плюнуть. Они полагают, обретать великую силу да фамильярничать с созданиями, которые, мягко говоря, к общительности не склонны, — это так же просто, как с бревна скатиться. Но очень скоро обнаруживают, что требования на факультете выше, чем, скажем, уровень технических дисциплин в Массачусетском технологическом институте. А опасности — куда серьезнее.

А взять вот морально-этический аспект. Уже поступая сюда, абитуриент тем самым расставляет все точки над «i». Но у многих ли достанет силы воли двигаться дальше? Многие ли решат, что они — не на той стороне? Они-то и уходят, не зная, что уже слишком поздно и вернуться на другую сторону сумеют лишь считаные единицы. Они уже заявили о себе, показали свое истинное лицо, выступили вперед — и их сочли, отныне и навеки.

Лайамон помолчал, раскурил тонкую коричневую сигару. Дым окутал Десмонда — и, вопреки ожиданиям, он вовсе не ощутил характерного запаха дохлой летучей мыши, которую как-то раз использовал для опытов.

— Каждый мужчина, каждая женщина сами определяют свою судьбу. Но на вашем месте я бы решал побыстрее. Я за вами приглядываю, а ваша карьера здесь во многом зависит от моей оценки вашего характера и возможностей. Всего хорошего, Десмонд.

И старик покинул гостиную.

— О чем это вы? — недоуменно осведомился Трепан.

Десмонд не ответил. Просто постоял с минуту, пока Трепан нервно топтался на месте. Затем распрощался с толстяком и неспешно вышел за дверь.

Вместо того чтобы вернуться в общежитие, Десмонд отправился прогуляться по кампусу. Впереди замерцали красные огни; он подошел поближе — посмотреть, что происходит. Перед двухэтажным зданием стояли две машины, одна — с отличительными знаками полиции кампуса, вторая — «скорая помощь» из университетской больницы. На первом этаже некогда размещалась бакалея, как явствовало из надписи на грязном витринном стекле. Краска облупилась и внутри, и снаружи; в самом помещении со стен осыпалась штукатурка, и взгляду открылось основание из дранок. На голом деревянном полу лежали три трупа. В одном Десмонд узнал того самого юнца, что стоял прямо перед ним в очереди к регистрационному столику. Парень лежал на спине, широко раззявив рот в обрамлении чахлых усиков.

К витринам уже приникли зеваки. Десмонд полюбопытствовал, что произошло. Седобородый мужчина, предположительно профессор, пояснил:

— Да такое каждый год повторяется в эту пору. Сопляков заносит — и они пробуют такое, на что не всякий магистр осмелится. Такие вещи строго запрещены, но юных идиотов разве остановишь?

На лбу у трупа с усиками красовалось огромное круглое черное пятно — возможно, ожог. Десмонду захотелось рассмотреть клеймо поближе, но санитары, прежде чем выносить тело, набросили на лицо одеяло.

— Теперь ими займутся университетская полиция да здешние врачи, — объяснил седобородый старик. И коротко хохотнул. — Городская полиция в кампус и носа не сует. Родственникам сообщат, что ребята погибли от передоза героина.

— И что, никаких проблем не возникает?

— Разве что иногда. Случается, приезжают частные детективы, но надолго не задерживаются.

Десмонд быстро зашагал прочь. Итак, решение принято. Вид этих трех трупов потряс его до глубины души. Он вернется домой, помирится с матерью, распродаст все книги, на собирание и изучение которых затратил столько времени и денег, начнет писать детективы. Он уже поглядел в лицо смерти, а если он сделает то, о чем помышлял (чисто теоретически, разумеется, в качестве своего рода психотерапии), то увидит и ее лицо. Мертвое. Нет, ни за что.

Когда он вернулся в свою комнату в общежитии, телефон все еще звонил. Десмонд подошел к нему, протянул руку, подержал над трубкой какое-то время — и снова отдернул. По пути к кровати он заметил, что бутылку из-под кока-колы из дыры в плинтусе опять вытолкнули или выдернули. Десмонд опустился на колени и с силой загнал ее обратно. Из-за стены донеслось тихое хихиканье.

Десмонд плюхнулся на продавленную постель, достал из кармана пиджака блокнот и принялся прорисовывать карандашом запечатленные в памяти пиктограммы. На это у него ушло полчаса: от точности воспроизведения зависело очень многое. Телефон звонил не умолкая.

Кто-то забарабанил в дверь:

— Ты вернулся, я своими глазами видел! Сними трубку или выруби его на фиг! Или я тебе ведро на голову надену!

Десмонд не ответил — даже с кровати не приподнялся.