Кэт Ричардсон - Вервольф перед Рождеством

— Так много?

Санта кивнул:

— Так много. Конечно, многие в меня не верят, и я не могу войти туда, где нет обо мне веры или памяти — пусть даже памяти о вере, как у тебя, Мэтти. На мою прежнюю территорию врываются атеизм и прагматизм, а еще, конечно, коммерциализм.

— И это вам мешает?

— О нет. Как ты думаешь, кто это начал? Вся эта магазинная горячка и взрыв рекламы — коммерциализация Рождества, которую осуждают столь многие, — невероятно облегчила мне работу. Любое дитя, которое надеется и верит, получая от родителей подарок с надписью «От Санты», в некотором смысле получает его от меня. Важен именно Дух Рождества, а не размер или происхождение подарка.

— По мне, похоже на жульничество, — буркнул Маттиас.

Синтерклаас погладил бороду и залез в сани.

— По мне, отлично работает. Но я не знал, что ты такой традиционалист, Мэтти.

— И вовсе нет! — рявкнул вервольф и хотел еще что-то добавить, но Санта-Клаус покачал головой и взялся за вожжи.

— Разговоры — вещь хорошая, но у нас впереди еще куча работы, мой лохматый друг. Трогай!

И он дернул вожжи, снова направляя упряжку в небо.

Они летели между звездами и землей, и Маттиас улучил момент цапнуть кусок звездной пыли, сыпавшейся сверху, и тянул сани вверх и вокруг по огромной взмывающей петле, — просто посмотреть, не свалится ли человек в красном и его груз подарков. Но Святой Николай только вцепился в сиденье, как клещ, и смеялся:

— Хо, хо, хо! Отлично, Мэтти!

Они мчались, убегая от терминатора, и погода стала влажной и туманной, но ни упряжку, ни погонщика ее не беспокоил холод. А вот туман — другое дело.

— Ох ты беда! — пробормотал Санта. — Вот теперь и правда не хватает Рудольфа — этот его нос светил через самый густой туман. Надеюсь только, не заблудимся в дымке.

— У меня есть нос, — напомнил Мэтт.

— И очень красивый, но в темноте не светит, дорогой мой мальчик. Как же нам найти дома достойных детей, если я их не вижу?

— Я наверняка их могу найти по запаху.

— Правда? Хм… в большинстве таких домов пекут пирожки, но в это время года их пекут чуть ли не всюду.

— А еще надежда. Вы говорили, что у ваших выбранных детей есть надежда.

— Да. И вера. Но ни у той, ни у другой нет запаха.

— Еще как есть, — возразил вервольф, припомнив. — Надежда пахнет как отчаяние перед тем, как прогоркнуть. Вера — как свечной воск с ладаном. Вот это я и чувствую.

Еще он чуял запах спящих детей, и пряников, и еловых ветвей возле горящих в печи дров. И был уверен, что так может пахнуть только в доме, полном Рождества. Во всех других… но он не стал ничего говорить. У Наездника свои секреты, а у Маттиаса свои. Он не собирался всем сообщать, что «рождественская радость» придала его носу не менее волшебные свойства, чем лапам.

— Правда? — спросил Синтерклаас. — Ну, тогда веди!

Принюхавшись, вервольф фыркнул и зарысил по воздуху, идя за учуянным запахом, виляя среди высоких домов, над верхушками деревьев, и наконец на ту крышу, где упряжка остановилась, отпуская Санту на его работу.

Вернувшись, человек в красном подошел к оленям и стал раздавать из кармана печенье.

— Вот вам, мои добрые друзья. Вы отлично поработали, и время угоститься, потому что еще много впереди работы, так что подкрепляйтесь! — Он подошел к Мэтту и достал пряничного человечка.

Вервольф понюхал пряник и чихнул.

— Я бы предпочел детей — они вкуснее. Если ты можешь входить во все эти дома и все это делать, чего ж ты соглашаешься на молоко с печеньем? Ты же все можешь получить. Если бы я такое мог, я бы это отродье прямо в колыбели жрал.

Епископ Мирликийский нахмурился:

— Я этого делать не могу. Я святой покровитель детей, и обидеть их не мог бы никогда.

— Но ты же посылаешь Черного Питера их наказывать. Как вот меня.

— Ты отвратительно себя вел, Мэтти. Детей нужно иногда поправлять — чтобы знали, что хорошо и что плохо. Это все родители знают. У тебя не было родителей и не было никого, кто тебе сказал бы, что ты поступаешь дурно.

— У меня были приемные родители и полная школа монахинь — чтобы меня поправлять.

— Очевидно, этого было мало — учитывая результат. И после всего, что я для тебя делал… ладно, дело прошлое. Пора нам.

Святой Николай почесал Маттиаса за ушами и пошел к сиденью кучера. Тень Черного Питера от него не отставала. На краткий миг черный человек показал лицо и подмигнул Маттиасу, злобно усмехаясь.

Раздосадованный и слегка испуганный, но уже успевший проголодаться после Рудольфа, вервольф заглотал пряничного человечка в два приема. Конечно, северный олень вкуснее, но и так сойдет. И снова сани пустились в путь, а Маттиас продолжал вынюхивать путь в тумане.