Карлос Сафон - Сентябрьские огни

Даниэль Хоффман был крупнейшим производителем игрушек в мире. Он владел фабрикой, которая находилась в квартале Гобеленов. Здание фабрики походило на огромный собор, возвышавшийся во мраке квартала-призрака, полного опасностей и зараженного бедностью. В его центральной части взмывала к облакам прямая как стрела башня, подпирая вершиной небо. С башни каждый день колокола возвещали часы рассвета и заката. Эхо колоколов отдавалось во всем городе. Мы, дети квартала, хорошо знали башню, но взрослым было не дано ее увидеть. На месте башни им чудилась непроходимая топь, пустошь в сердце парижских трущоб.

Никто не знал, как на самом деле выглядел Даниэль Хоффман. Говорили, будто мастер игрушек жил в чертоге на вершине башни и почти не спускался оттуда, не считая тех моментов, когда он, переодетый, расхаживал по вечерам по улицам и дарил игрушки обездоленным детям Парижа. Взамен он просил немногое: сердца детей, обещание вечной любви и преданности. Каждый ребенок квартала отдал бы ему сердце не раздумывая. Но далеко не каждому удавалось расслышать, как он стучал в дверь. По слухам, Хоффман скрывался под сотней личин. Некоторые осмеливались утверждать, будто он никогда не использовал дважды одну и ту же маску.

Но вернемся к моей матери. Природа ее болезни, на которую ссылалась Николь, до сих пор остается для меня загадкой. Полагаю, иногда люди — равно как некоторые игрушки — уже появляются на свет с врожденным пороком. В некотором смысле это свойство превращает всех нас в сломанные игрушки, вы не считаете? Беда в том, что болезнь матери со временем привела к постепенной потере умственных способностей. Телесный недуг всегда сказывается на душевном здоровье. Таков закон жизни.

В результате я привык к одиночеству, рос с ним рука об руку и мечтал, как однажды мне на помощь придет Даниэль Хоффман. Помню, что каждый вечер перед сном я умолял ангела-хранителя привести меня к нему. Каждый вечер. Наверное, под впечатлением легенд о Хоффмане я начал и сам мастерить игрушки.

В качестве материалов я использовал всякий хлам, обломки, подобранные на помойках квартала. Так я построил первый поезд, соорудил трехэтажный замок. Затем настал черед картонного дракона и, чуть позднее, летательной машины. Я сконструировал ее задолго до того, как аэропланы в небе сделались привычным зрелищем. Но моей любимой игрушкой стал Габриэль. Габриэль был ангелом. Прекрасным ангелом, сотворенным моими руками для того, чтобы он защищал меня от темноты и превратностей судьбы. Я создал его из обломков утюга и скобяных изделий, которые раздобыл в заброшенной мастерской через две улицы от нашего дома. Но Габриэль, мой ангел-хранитель, прожил недолго.

В день, когда мать обнаружила склад моих игрушек, Габриэль был осужден на смерть.

Мать отвела меня в подвал дома и там, невнятно бормоча и непрестанно заглядывая во все углы, словно опасаясь, что в темноте кто-то притаился, призналась, что слышит во сне голоса. Ее незримый собеседник поведал ей в ночных откровениях, что игрушки являлись детищем самого Люцифера. С их помощью он полагал погубить души всех детей на свете. Поэтому в ту ночь мои игрушки отправились в топку котла.

Мать потребовала, чтобы мы сожгли их вместе и убедились, что они сгорели дотла. Иначе, пригрозила она, Тень моей проклятой души придет за мной. Малейший изъян в поведении, каждая ошибка и акт непослушания оставляют на ней метку. Тень, которая всюду следует за мной, являясь отражением всего того несовершенного, порочного и безрассудного, что я делал вместе с ней, что принес в мир…

В ту пору мне исполнилось семь лет.

Примерно тогда же болезнь матери резко обострилась. Она стала запирать меня в подвале, где, по ее словам, Тень не нашла бы меня, если бы пришла за мной. Сидя долгими часами в заточении, я едва осмеливался дышать из страха, что звук дыхания привлечет внимание Тени, порочного отражения моей слабой души, и она унесет меня прямо в ад.

Вам сей бред покажется смешным, на худой конец печальным, мадам Совель. Но для малолетнего ребенка он превратился в ужасающую повседневную реальность.

Мне не хотелось бы утомлять вас тягостными подробностями. Довольно сказать, что во время одного такого заточения мать потеряла остатки разума, и я просидел целую неделю под замком в подвале, один, в полной темноте. Вы прочитали статью, я полагаю. Подобные истории газетчики обожают помещать на первые страницы своих изданий. Скверные новости, особенно если они изобилуют скабрезными или душераздирающими отступлениями, заставляют раскошеливаться публику с поразительной легкостью. Однако вы спросите, что чувствует ребенок, запертый в течение шести дней и семи ночей в темном подвале?