Станислав Шуляк: Непорочные в ликовании

После с жадностью вслушивался охладевающий Ш. во все слабые девичьи всхлипы, всматривался в горькие неполноценные слезы на шершавой коже лица замарашки. Он собирался запомнить всякое из своих нецензурных ощущений, даже то, какого и не было, но только возможно было себе вообразить. Жить он собирался взахлеб, так, чтобы и безразличием и пренебрежением своими захлебываться, и в созерцании пройденного на внезапном сожалении своем не задерживаться. Все эротические его фантазии и расхожие мимолетные приключения составляли его внебрачную реальность. Как же было еще не гордиться пред собою и иными незримыми соглядатаями своими удачными и неожиданными, перламутровыми посланиями?! Во всхлипах ее и нытье была теперь новая агрессия слабости, Ш. это понял и отстранился, а ей пришло в голову дотронуться до щетины на лице его и его ссадин, она действительно дотронулась и усмехнулась тихо.

Разговор распался, да и мотор заглох, и машина остановилась наискось в скрытной дорожной колдобине.

— Я когда-нибудь рехнусь из-за этих свечей, — буркнул в сердцах водитель, орудуя ожесточенно ключом в замке зажигания. Будто разломать он старался предательское устройство.

— Ты уже рехнулся, — возражал длинноволосый.

— На этих свечах можно съездить на тот свет и обратно, — невозмутимо говорил комиссар. — А если мы каждый раз будем наблюдать такие истерики, мне придется сказать, чтобы заменили шофера.

— Ну ладно, — огрызнулся тот. — Я, наверное, сам знаю.

Все сидели и слушали мертворожденный скрежет стартера.

— Ну и долго ты еще над нами собираешься издеваться? — осведомился Кот с ядовитым блеском его надсадного голоса, и, едва он это сказал, машина дернулась и потащилась вперед неуверенно и как будто прихрамывая.

— Вот, — сказал комиссар, — теперь можно и закусить. — И пихнул водителя в его злую спину, — а ну-ка подай там мне мой чемоданчик.

Тот отдал комиссару чемоданчик с переднего сиденья, комиссар нащупал пальцами потайную кнопку, и никелированный замочек будто брызнул под вожделеющим взглядом Кота.

— Господи, — думал Неглин с тоскою, — помоги мне пережить все это дерьмо! — он постарался незаметно отодвинуться в сторону и уткнулся лицом в стекло.

Кузьма сидел прямой, как жердь, беззвучно сглатывая слюну и неподвижно глядя прямо перед собой. В манипуляциях комиссара угадывалось что-то из детства, что-то от праздника, от сочельника, от ожидания подарков, от восторгов или разочарований, ложащихся на память неизбывными и щемящими заметами, от сочельника, приносящего золоченые плоды с привкусом отвращения. Неглин припомнил мать, ее вросшие ногти на ногах и оттопыренные лодыжки, запах карбонада и зефира в шоколаде, припомнил старших сестер своих, еще девчонок, припомнил отца своего, молодым и сильным; ничего этого не осталось, и более никогда быть не могло, сколько бы еще не привелось ему думать и дышать, сколько бы еще, стыдясь и недоумевая, ни ощущал себя он, Неглин.

Из чемоданчика пахло непостижимо, умопомрачительно, и из пространства этого запаха комиссар извлек плоский сверток, обмотанный шумным станиолем. После, будто мумию из пелен, руки комиссара извлекли из станиоля огромный бутерброд из четверти белого батона и широкой пластины упругой, как обритое собачье ухо, ветчины.

— А чего вы собственно отодвинулись? — буркнул комиссар. — Мне между вами тепло.

С любовным беспокойством взирал он на свою скоротечную трапезу, наслаждаясь уже глазами и раздумывая, с какой стороны возможно подступиться к такому шедевру. И изрядно помучив себя, истекающий слюной комиссар наконец припал зубами к твердому бутерброду. Оргиастическое сопение его набатом отзывалось в ушах всей полицейской своры.

— На-ка, выкинь, — протянул комиссар Неглину скомканный станиоль с убийственным запахом ветчины, Неглин отворил дверь машины и вышвырнул обертку, мечтая и самому выскочить за той вслед.

— Ну так что мы станем делать с этим детским садом? — устало говорил Кузьма, отвращение затаив на дне своей полунатужной беззлобности.

— Ты уж сделаешь!.. — икнув, отвечал комиссар. — Только и знаешь, что на своих цыганах выезжать.

— У каждого свои методы, — оспорил начальника своего длинноволосый.

— Методы методам — рознь.

— Куда едем? — вставился в разговор водитель своею неизменной спиной.

— В комиссариат, — отвечал Кот, блеснув стеклами вблизи подслеповатых глаз его. Вздох облегчения. Прибавили газу.