Андрей Попов - Дверь в сказочный ад

Миссис Хофрайт озабоченно глянула на меня.

– Вы хотели что-то показать, мистер Айрлэнд?

– Да нет, ничего… уже ничего.

Но позже, втайне от всех, я все же спустился в подвальные помещения и начал поочередно открывать все двери. Потом в душу ударила черная молния. И возникла она не из хмурых небес, а из самой глубины преисподней.

Вот она, эта комната…

Из моего сна…

Нет, прежде всего спокойствие: здесь не было крови, разбитой в щепки двери, сорванного засова (если бы я все это увидел, тотчас свалился бы в ад, минуя каменный пол). Все, к унылой радости моего приболевшего ума, находилось на своих местах. Чистота и порядок. Но терзающее чувство (вернее — предчувствие), что именно здесь я забавлялся ночью со зверями, не отпускало. Стояли те же ящики с картофелем, банки, склянки. Глянув на стену, я вздрогнул: точь-в-точь такой же маленький огарок свечи мне и приснился… А вот и медное колечко, вбитое в стену, куда я его крепил…

Так, стоп! Хватит!

Хлопнув дверью, я спешно удалился — туда, где больше света, в главный холл замка со множеством больших зеркал. Помнится, в детстве зеркала мне казались закрытыми наглухо окнами в иные миры, подобные нашему. И я был уверен, что по ночам, когда в зеркало никто не смотрит, мое отражение, равно как и отражения других людей, живут там какой-то собственной жизнью. Позже наука и просвещение сделали свое пагубное дело, я узнал об отражающих поверхностях и поведении световых лучей, после чего мои детские миры превратились в банальный комнатный интерьер.

Тут у меня созрело одно крамольное решение. Обычно решения зреют долгими часами раздумий, иногда неделями, если не годами, но это возникло и утвердилось почти мгновенно. Как выразился древний философ, «поняв собственное бессилие что-либо понять» , я положился на природные инстинкты и действовал согласно им.

– Миссис Хофрайт!

Экономка появилась сразу после изречение ее имени, как после заклинания.

– Миссис Хофрайт, всякому терпению приходит когда-то конец, вы согласны со мной?

Она молчала.

– Вижу, что согласны. Мне надоели эти детские игры в проклятия, черную и белую магию, в колдовство, воровство, демоническое шутовство — все осточертело! Я хочу спокойной человеческой жизни! Именно для этого я покупал Менлаувер.

– Вам необходимо успокоиться, мистер Айрлэнд.

– Я успокоюсь только тогда, когда с моих глаз сгинут эти чертовы физиономии, что висят в гостиной! Я уничтожу их немедленно! И никакие завещания меня не остановят! Только прошу вас, не пытайтесь меня удерживать. И вообще — не имейте привычки мне прекословить, тем более, если я в дурном настроении! — в последней фразе сквозила плохо скрываемая угроза.

Настроение было действительно весьма и весьма подавленным, точнее — просто поганым. Как следствие, появилась раздражительность и озлобленность на все вокруг. Даже на эти долбанные зеркала в филигранной оправе, что висят в главном холле и тупо имитируют все наши глупые поступки. Слуги наконец обрели возможность узреть меня во гневе. Пусть это немного поразнообразит их досуг. Впрочем, я еще сравнительно неплохо обуздывал свои эмоции, как умелый грум усмиряет пораженных бешенством лошадей. И ему, и мне, однако, для этого требовались немалые усилия.

Я сорвался с места и быстрым шагом направился в гостиную. Свидетелями моего сумасшествия были миссис Хофрайт, дворецкий, извечно молчаливый Грум, Виктория, и еще пара слуг, случайно проходившие мимо. Все с любопытством наблюдали дальнейшее развитие сюжета: как я от души выругался и принялся с неистовой страстью срывать со стены эти идиотские шедевры идиотского направления в живописи. Портреты, точно поверженные языческие идолы, падали на пол, и величаво-гордые звериные взоры теперь смотрели снизу в окаменелую пустоту выбеленного потолка — испуганно, уныло, обреченно. Как побежденные боги взирают в небеса, откуда они ниспали.

– Все! С меня довольно! Я купил этот замок для того, чтобы здесь жить, а не участвовать в театре бредовых мистификаций!

Слуги молчали, понимая, что любое их слово сейчас как порох для огня. Миссис Хофрайт встревожено покачивала головой, Грум уткнул взгляд в собственные башмаки, дворецкий — вот настоящая механическая кукла! — даже сейчас без кровинки на лице, без признаков хотя бы бутафорных эмоций нарисованным взором смотрел сквозь время и пространство — неизвестно куда.

Воодушевленный беснующейся яростью, подстрекаемый местью, я тут же принялся крушить глупые художества какого-то кретина, выдаваемые им за живопись.