Дмитрий Герасимов - Крест в круге

Молодые люди прошли в комнату, не обратив поначалу никакого внимания на сгорбленную фигурку, застывшую в круге света настольной лампы. Уже через минуту они сладко целовались, лежа на кровати. На пол мягко упала рубашка, за ней – блузка, потом брюки и юбка. Через мгновение на горку небрежно сброшенной одежды опустились бюстгалтер и кружевные трусики.

Девушка извивалась всем телом и громко постанывала. Она выпустила из объятий шею молодого человека и откинулась на спину. Ее красивое, будто нарисованное мягкой акварелью тело лежало поперек кровати. Она запрокинула голову, держа ее на весу. Темные волосы касались холодного пола, вырисовывая на нем чувственные невидимые линии. Маленький, нежный подбородок дрожал, устремленный в потолок, а пухленькие губки бледнели, высвобождаясь из плена жарких поцелуев.

На какое-то мгновение полуприкрытые, подернутые дымкой блаженства глаза девушки встретились с широко раскрытыми от ужаса глазами Бориса. Он замер за столом над своей тетрадкой, не в силах оторвать взгляда от происходящего.

Девушка вскрикнула и резко села на кровати, стыдливо и спешно прикрывая наготу краешком одеяла. Молодой человек потерял равновесие и грохнулся коленями в пол.

– Ты чего? – задыхаясь, спросил он.

– Мы… не одни, – пролепетала его подружка, кивая на застывшего в пятне настольного света Бориса.

Тот сидел, задыхаясь от ужаса, цепенея от ядовитого, ледяного отчаяния.

Его Галинка лежала перед ним, запрокинув голову, рассыпав прекрасные темные волосы, прогибаясь всем телом под хлесткими, упругими толчками отвратительно-голого великана. Эта мужская обнаженная громоздкая плоть казалась еще более омерзительной и чужеродной рядом с прекрасным, стройным, невесомым телом девушки. Телом, сотканным из воздушных линий, созданным нежной кистью, придуманным поэтом или писателем…

Еще секунда, и Галинка вскинет руку, навсегда преграждая Боре путь к себе, к своему сердцу, к своей любви. Она посмотрит на него испуганно и укоризненно, а потом провалится в оглушающую, бесконечную бездну, исчезнет из его жизни, растворясь в жутком, таинственном свечении, всплывающем от земли.

Борис почувствовал приступ дурноты. Виски опять сковало тупой болью, а тусклая настольная лампа поплыла перед глазами, множась и рассыпаясь на мириады угасающих огоньков, как в пыльной стеклянной витрине запертого на ночь магазина.

Он покачнулся, ухватившись за край стола, и застонал. Еще через мгновение Бориса вырвало прямо на пол. Он вскочил на ноги, опрокинув стул, и, покачиваясь, бросился к выходу.

– На тебе лица нет! – воскликнул Циклоп.

Боря поморщился от нового приступа головной боли.

– Мне кажется, мой мальчик, ты устал от людей, – вздохнул учитель.

– Как это может быть? На воле нельзя устать от людей!

– Это парадокс, – уверенно кивнул Циклоп. – Как тебе объяснить… Помнишь детей-блокадников? Вырванные из лап смерти, изможденные, голодные и обессиленные, они набрасывались на еду и опять попадали в лапы смерти. Их крохотные сморщенные желудки попросту не выдерживали такого изобилия. – Он обнял Бориса. – Тебе нужно отдохнуть. Иначе твое сердце не выдержит испытания свободой. Тебе нужно побыть одному. Какое-то время…

Боря молчал. Он знал, что учитель ошибается, но не пытался возражать.

Несмотря на то что Бориса тяготила мысль о полном уединении, он почувствовал себя комфортно на новом месте. Пожалуй, впервые за долгие годы ему было настолько хорошо и удобно. Юноше никто не мешал, не досаждал вопросами, не требовал внимания. Никто не шумел, не кричал, не пел. Никто не выключал ему свет в уборной и лампу на письменном столе. И сам он никому не мешал. Не путался под ногами, не смущал своим присутствием любвеобильных приятелей, не раздражал сонных соседей включенной лампой и шорохом карандаша по бумаге. Эта маленькая светлая комната с узкими подоконниками и белоснежными, легкими занавесками на окнах стала его настоящим домом. Быть может, потому, что она была похожа на его собственный внутренний мир – тихий, светлый, спокойный. Мир, в котором никого и ничего не было, кроме книг и фантазий. И еще – надежды. Надежды на то, что он будет счастлив.

Впервые в жизни Борис был окружен только своими книгами. Циклоп их уже не забирал у него. Они лежали везде: на подоконнике, на столе, на стульях и даже на полу. А он все писал и писал…