Дмитрий Герасимов - Крест в круге

Его одним из первых допрашивали двое серьезных молодых людей с неподвижными, строгими лицами.

– Таратута был твоим другом?

– Да.

– Ты знал о готовящемся преступлении?

– Нет, не знал.

– Как же так? Вы были близкими друзьями, и он тебе ничего не рассказывал?

– Рассказывал.

– Что именно?

Борис молчал. Молодые люди не повышали голос, не раздражались и не угрожали. Они спокойно, методично, на протяжении нескольких часов повторяли одни и те же вопросы:

– Нас интересует, что именно тебе рассказывал Игорь Таратута. Вопрос понятен?

Борис помедлил в нерешительности.

– Понимаете… – сказал он очень тихо, – я не одобряю поступок моего товарища. Я считаю его неправильным. Но я знаю о причинах, толкнувших Таратуту на этот шаг…

«Прости меня, Игорек, я должен открыть им твою тайну. Иначе они никогда не поймут тебя!»

Молодые люди переглянулись и наклонились через стол к Борису.

– Что же это за причины?

– Отец Игоря, герой-фронтовик, привез с войны другую женщину. Светлану Андреевну, учительницу географии. Она стала его женой и – соответственно – причиной того, что разрушилась крепкая советская семья. Мать Игоря не выдержала измены и сошла с ума от горя. А Игоря… отдали в интернат. Таким образом, он потерял и отца и мать. У него были причины ненавидеть эту женщину – нашу учительницу…

Один из молодых людей встал из-за стола, медленно подошел к Борису и, наклонившись, громко, с расстановкой, проговорил ему в самое ухо, делая ударение на каждом слове:

– Отец Таратуты не возвращался ни с какой войны… И не привозил с собой никакой женщины… По той простой причине, что у Таратуты никогда не было отца. У него была лишь мать-алкоголичка, которая сдала его в детский дом, когда твоему другу был год от роду…

Он выпрямился и небрежно похлопал Бориса по щеке:

К тому моменту, как Борис окончил школу и обрел долгожданную свободу, он был уже известным писателем. Солидные, «толстые» журналы охотно печатали его повести, а в издательстве «Советский Узбекистан» немалым тиражом вышла первая книга молодого автора.

Циклоп, который все эти годы не переставал навещать своего ученика, забирал все его книги, публикации, газетные рецензии и статьи.

– Им здесь не место, – объяснял он. – Они должны храниться у меня.

Расставшись с ненавистным интернатом, летом 1958 года Борис без труда поступил в Ташкентский педагогический институт и получил койку в общежитии. Началась совсем другая жизнь. Он спал сколько хотел, вволю гулял по залитым солнцем улицам, улыбаясь новому дню, посещал лекции и семинары, не простаивая часами в строю на перекличках, а вечерами в комнате общежития, открыто разложив на столе заветную тетрадь, писал…

– Что ты там все пишешь? – услышал он над самым ухом и, вздрогнув, обернулся.

Сосед с любопытством заглядывал из-за его плеча в тетрадь.

– Пожалуйста, уйди, – попросил Борис.

– А что, ты мне оторвешь нос за любопытство? – рассмеялся парень.

– Нет, – серьезно ответил Боря, – я выпущу тебе кишки…

– Сумасшедший! – беззлобно отреагировал сосед. – Ну и сиди как сыч один…

Борис даже «на воле» оставался затворником. Он плохо сходился с людьми, избегал общения с ними, и ребята в конце концов перестали обращать на него внимание. При нем обсуждали любые проблемы и вопросы так, словно его не было рядом. К нему перестали обращаться за советами или с житейскими просьбами. Ему могли погасить свет в уборной не из вредности и не шутки ради, а просто потому, что забывали, что он – внутри. В присутствии Бориса студенты могли даже беззастенчиво заниматься любовью.

Однажды он допоздна засиделся с тетрадкой за столом в комнате общежития. Его сосед привел девушку. Такие визиты можно было оставить незамеченными, купив бутылку портвейна коменданту общежития.