Но потом детство закончилось. В то утро я почему-то проснулась раньше всех, а все вставали в пять – у нас было хорошее крепкое хозяйство. От раскулачивания нас спасало только то, что отец являлся героем Гражданской войны, вступившим в партию еще при подавлении Кронштадского мятежа. Так вот, полусонная, я почему-то подошла к окну и увидела страшную картину – сколько хватало глаз, чернели кресты. На месте каждого дома – крест, все сады в крестах, весь луг до самой реки… Я испугалась; разбудила мать… а происходило это 22 июня 1941 года.
Мне в сорок первом исполнилось пятнадцать, и когда немцы заняли село, меня угнали в Германию. Но, сама понимаешь, что мне не составило труда сбежать от хозяев, к которым меня определили батрачить. Поймали меня на вокзале, когда я пыталась уехать из города. Так я оказалась в лагере, но и оттуда бежала. Попала во Францию, потому что перемещаться на запад оказалось проще, чем на восток. В семнадцать я примкнула к мак и. Если не знаешь – это французские партизаны. Наш отряд ни разу не попадал в серьезные стычки, но сколько поездов мы пустили под откос и сколько фашистов уничтожили!..
Встав, Полина достала из шкафа крохотный сверток; бережно положила его перед Олей и развернула.
– Это французский орден. Мне вручили его уже потом. А тогда я запросто могла б остаться во Франции и жить, уж точно не так, как сейчас. Но я почему-то знала, что должна вернуться. И вернулась… Родина тоже наградила меня, только десятью годами лагерей. Бежать оттуда было некуда – кругом леса, в которых не всякий мужчина выдержит долго, и я вышла официально, со всеми документами, словно заново родившись. Для этого оказалось достаточно, чтоб в меня влюбился «хозяин» лагеря. Потом я выходила замуж, разводилась, правда, детей не смогла родить, и все эти годы постоянно думала, зачем мне даны такие возможности? Неужели только, чтоб выжить в этой мясорубке? А для чего выживать, если моя жизнь не отличается от всех остальных; если она так же примитивна и фактически бессмысленна? Так не может быть – Бог то или дьявол, но для чего-то мне дал этот дар.
А время шло. Я старилась, играя в бесполезную игру под названием «жизнь», пока наконец Перестройка попросту не выкинула меня из нее, как и миллионы других. Семьи у меня к тому времени не осталось; квартиру я пыталась обменять на меньшую с доплатой, но меня обманули, оставив ни с чем. Помню, я была очень удивлена таким поворотом событий, но потом поняла, что это и есть мой истинный путь – я оказалась здесь. Я знала, что могу помочь этим людям.
Сначала я хотела заставить власти дать деньги на содержание дома, решить вопрос с персоналом… вообще, решить все вопросы, ведь я знала, что могу управлять людьми, но потом поняла, что этим все равно не верну их прежнюю жизнь – ту, которая являлась их единственным достоянием; этим я смогу обеспечить лишь плавное и приятное угасание.
То, что произошло дальше, наверное, можно назвать озарением – и четкая мысль, и пути ее реализации пришли сами собой. Я собрала все, что было у меня, и то, что смогла найти здесь: икону, которую подарила приюту одна старушка, когда снова разрешили верить в Бога; запас свечей, который не успели съесть крысы; кресты – один, надетый мне матерью после той поездки в больницу, а другой… вон он, в углу. Я нашла его здесь, в подвале. И еще Деву Марию. Я привезла ее из Франции, из Шартрского собора. Не знаю, почему она черная, но мне показалось, что она наиболее полно отражает сущность данного мне дара. В результате… даже не знаю, как это получилось, но я открыла проход в «черную дыру»…
Полина замолчала. Видимо, рассказывать о своей жизни оказалось гораздо проще, чем формулировать недоступное человеческому разуму.
– Я представляю нашу жизнь, – вновь начала она, – как песочные часы. Сверху наше будущее, которое постепенно перетекает вниз, в наше прошлое, а тоненький перешеек посередине – это и есть жизнь. Но ведь тогда можно до бесконечности переворачивать часы, и все будет многократно повторяться по уже имеющейся схеме. Изменить только ничего нельзя, но у каждого ведь в жизни есть моменты, которые ему и не хотелось бы менять – те моменты, когда он был счастлив.
Счастье каждый определяет по-своему, но оно всегда есть. Не бывает безнадежно несчастных людей, и все хотят когда-нибудь вернуться в это самое прекрасное мгновение. Остальная жизнь им, в принципе, не важна и не интересна. Помнишь, я говорила, что старость это не возраст, а память? Так вот, старость наступает сразу после момента счастья, потому что больше ничего не будет, как если б мы умерли. На единственном, неповторимом счастье кончается жизнь. Ты меня понимаешь?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу