Сергей Дубянский: История болезни (сборник)

Вначале возник хаос, состоявший из жутких звуков, ярких огней и самых разных оттенков боли; боли всемогущей, всепоглощающей, расколовшей сознание так, что оттуда вмиг вылетело, и прошлое, и настоящее, и будущее, в целом именовавшееся – «Жизнь Максима Владиславовича Корнеева». Боль полностью уничтожила этот веселый пестрый конгломерат, став единственной осознанной реальностью. Раньше Максим думал, что пребывать в таком состоянии выше человеческих сил, но, оказывается, он ошибался, и человек способен выдержать все.

Позже возникло слово. Вернее, слова. Вернее, несколько строк из песни. Они ни звучали ниоткуда, а сами собой всплыли среди хаоса. Когда-то Максиму нравилась в этой песне некая романтическая трагичность, прораставшую из далекого, неосознанного прошлого целого народа, а сейчас он вдруг понял ее истинный глубинный смысл. Конечно, круживший над головой ворон являлся лишь символом, но, вот, последняя строка «…Черный ворон, я живой!..», тысячекратно повторенная, походила на заклинание. Этому ли заклинанию он был обязан возвращением способности мыслить, Максим не знал – возможно просто боли стало тесно в оболочке, совсем недавно являвшейся человеческим телом, и она ослабила натиск, посчитав трофей завоеванным. В принципе, это не имело значения, но постепенно боль перестала быть всеобъемлющей, и на смену безжалостному, испепеляющему разум адскому огню пришла тьма. Пребывать в ней было гораздо приятнее, если такое определение можно применить к бесконечности, в которой нет ни ощущений, ни привычной физической составляющей, подтверждающей, что ты – человек.

…Может, я умер и от меня осталась только душа? Но почему тогда я никуда не лечу, никуда не падаю?.. И, вообще, что произошло?.. Максим бессмысленно копался в опустошенной памяти и наконец обнаружил Событие; всего одно, самое последнее – во тьме вспыхнули две слепящие точки, которые стремительно приближались; потом удар… Событие методично повторялось, начинаясь из ничего и заканчиваясь ничем. В реальности оно наверняка занимало мгновение, но сознание растянуло его в вечность, и всю эту вечность кто-то упрямо твердил Черному Ворону, что он, Максим Корнеев, живой…

Черная «Волга», скрипя свежевыпавшим снежком, аккуратно заняла место под табличкой, соответствовавшей ее номерному знаку. Из нее вышел мужчина, лицо которого, не ищущая свежих образов журналистская братия, дружно назвала б «волевым». Несмотря на мороз, он был без шапки и без перчаток, но захлопнув дверцу, тем не менее, несколько минут стоял, разглядывая длинное здание с рядами одинаковых окон, и остался доволен тем, что за время его отсутствия, хотя бы внешне, здесь ничего не изменилось.

По узкой дорожке, петлявшей среди беспорядочно росших сосен, к зданию спешили люди. Увидев «Волгу» и человека возле нее, многие ускоряли шаг. Мужчину всегда удивлял этот суеверный страх перед начальством, потому что сам он не боялся никого, даже руководителя департамента здравоохранения.

Не спеша, мужчина тоже вышел на дорожку, и тут, хочешь – не хочешь, тем, кто не успел проскочить, пришлось с ним здороваться. Это оказалось совсем не страшно – мужчина лишь благосклонно кивал в ответ, а некоторым даже пожимал руку.

На пути к крыльцу, над которым большие блеклые буквы обозначали статус длинного здания, как «Областная клиническая больница», мужчину догнал другой, помоложе.

– Как отдохнули, Сергей Михайлович?

– Отдыхать всегда хорошо, Андрей Андреевич, – приехавший на «Волге», протянул руку, – какие тут новости?

– Сергей Михайлович, да какие ж новости? Работаем.

– И я вам совсем не нужен, да? – главврач засмеялся.

– Что вы! – молодой зам. смутился, – я не это имел в виду.

– Ладно, – главный похлопал его по плечу, – ты ж знаешь, Андрей Андреевич, юмор у меня такой.

Они уже подошли к крыльцу, когда зам. остановился.

– Сергей Михайлович, чуть не забыл – завтра утром у вас встреча с журналистами.

– Прямо с корабля на бал, – главный недовольно поморщился, – и чего они хотят?

– Да… – зам. махнул рукой, – вам фамилия Корнеев о чем-нибудь говорит?

– Вроде, нет, – главный пожал плечами, – а кто это такой?

– Вот и мне не говорит, а, оказывается, это известный писатель, здоровье которого волнует весь российский бомонд.

– А что с ним? – голос главного сразу стал деловым.