Энн Райс - Витторио-вампир

Я не понимал, что кроется за этим выражением его лица. Так, наверное, выглядит человек, опешивший при виде ядовитого насекомого или приближающегося батальона кровавых убийц.

Господи, а чего еще я мог ожидать? На что надеялся?

– Послушайте, святой отец, – воскликнул я, – все, что вам следует сделать, это послать кого-нибудь на нашу гору, дабы он сам убедился в истинности моего рассказа! – Я пожал плечами и умоляющим жестом протянул к нему руки. – Это все, что требуется. Пошлите кого-нибудь удостовериться в правдивости сказанного. Там ничто не украдено, отец, ничто не пропало, кроме взятого мной самим! Съездите и посмотрите! Я бьюсь об заклад, что там ничто не разрушено, разве что воронье или канюки слетелись туда на поживу.

Он не произнес в ответ ни слова. Лишь на застывшем в немом удивлении лице пульсировала жилка, а глаза хранили печальное выражение.

Да, мои откровения казались ему поистине чем-то неправдоподобным. Передо мной был совсем еще юноша, возможно только что выпорхнувший из семинарии священник, которому прежде доводилось выслушивать лишь признания монахинь, кающихся в слабости перед дьявольскими искушениями, да мужчин, раз в году неохотно бормочущих о соблазнах плоти, только потому, что жены требуют от них исполнения супружеских обязанностей.

Я чувствовал, как внутри закипает гнев.

– Вы связаны обязательством соблюдать тайну исповеди, – как можно мягче проговорил я, пытаясь проявить по отношению к нему максимум терпения и не слишком проявлять собственное превосходство. Должен признаться, я зачастую терял контроль над собой и свысока относился к церковной братии, ибо их тупость выводила меня из равновесия. – Но я позволю вам, не нарушая тайны исповеди, послать кого-нибудь на мою гору, чтобы окончательно убедиться в том, что я вас не обманул…

– Но, сын мой, неужто ты не понимаешь, – заговорил наконец священник, и в его негромком голосе неожиданно для меня прозвучали решительность и твердость, – что эту банду убийц могли послать сами Медичи.

– Нет-нет, отец, – пылко убеждал его я, качая головой. – Я сам видел, как упала рука этой твари – уверяю вас, я сам отрубил ее! И видел, как она приставила ее обратно на место. Это были сами дьяволы. Послушайте меня, эти твари – ведьмы, исчадия ада. Их слишком много, и мне не справиться с ними в одиночку! Мне нужна помощь. Времени для сомнений, размышлений и недоверия не остается! Мне необходима помощь доминиканцев.

Он покачал головой. Он даже не колебался ни секунды.

– Ты лишился разума, сын мой, – ответил он. – С тобой случилось что-то чудовищное, в этом нет ни малейшего сомнения. Однако ты поверил в нечто такое, чего на самом деле не произошло и что есть не более чем плод твоего воображения. Подумай, ведь, например, сколько старух заявляют о своем умении околдовывать…

– Все это мне известно, – перебил я. – Когда мне на глаза попадается шарлатан-алхимик или колдунья, я с легкостью распознаю их истинную сущность. Но это не было похоже на заурядное колдовство где-нибудь в переулке или на заклинания обезумевшей деревенской старухи. Святой отец, эти дьяволы убили всех людей не только в замке, но и в окрестных деревнях. Неужели вы не понимаете?

Я снова пустился в живописание отвратительных подробностей, рассказал, как Урсула словно ниоткуда возникла в окне моей комнаты… И вдруг, в разгар своего повествования, осознал, что каждое произнесенное слово лишь усугубляет неблагоприятное впечатление, произведенное мною на святого отца, и усиливает его сомнения в здравости моего рассудка.

Что особенного в том, мог подумать священник, что этот юноша, возбужденный страстным сновидением, вдруг проснулся и вообразил, что видит суккуба – дьявола в образе женщины, явившегося к нему для совокупления?

Все впустую, вся эта затея оказалась бессмысленной.

Сердце в моей груди разрывалось от боли. Я весь покрылся холодным потом. Напрасная трата драгоценного времени.

– Тогда дайте мне отпущение, – попросил я.

– Позволь прежде задать тебе один вопрос, – сказал священник, коснувшись моей руки. Я почувствовал, что он весь дрожит, а выглядел он еще более ошеломленным и потрясенным, чем прежде, и весьма озабоченным состоянием моего рассудка.

– В чем дело? – равнодушным тоном поинтересовался я, желая в тот момент лишь одного: поскорее уйти и отправиться в монастырь. Или к какому-нибудь проклятому алхимику. В таком городе наверняка найдутся алхимики. Я смог бы найти кого-нибудь из тех, кто читал старинные книги, работы мистика Гермеса Трисмегиста (Трижды Величайшего), или Лактанция – раннего христианского философа, или Блаженного Августина – любого, кто хоть что-то знает о демонах.