Юлия Мальт - Господин Хансен, который переплыл море, и его дети

Салон был пуст, с детского кресла свешивался белый шарфик. Чуть выше, на пологом каменистом склоне, тянулся между деревьями след из мокрого взрытого снега. Моля Бога, чтобы не опоздать, Бьорн, прихрамывая, побежал по склону, то увязая в снегу по колено, то скользя по мокрым проталинам. Вдоль следов были разбросаны красные флажки, Грязный, похоже, заранее пометил путь к провалу. Подготовился. Бьорн почувствовал прилив ярости и захромал с удвоенной энергией. Вскоре он услышал крики и увидел, как между деревьями мелькает желтое пятно – Роза в желтой куртке бежала за мужем, который нес на руках ребенка, и умоляла его остановиться. И крики Розы, и плач Бутончика, и гнусные проклятия Грязного терялись в холодном сумраке гор. Бьорн тоже закричал что-то бессмысленное, лишь бы они услышали. Но бег продолжался, Бьорн катастрофически не успевал.

Он выхватил из кармана «Вальтер», снял предохранитель и выстрелил в воздух. Грязный остановился и обернулся, на красивом лице застыло недоумение. Он был в светлой куртке, без головного убора, шарф размотался и висел на шее, как длинная черная змея. Напуганная до полусмерти девочка заплакала еще сильнее.

Эта заминка позволила Розе догнать мужа. Бьорн видел, как она из последних сил добралась до Грязного, вцепилась в дочку и успела дважды сильно ее дернуть к себе, пытаясь вырвать. Муж оттолкнул ее, но она снова бросилась на него, как тигрица, защищающая детеныша, тогда он ударил ее кулаком в лицо. Удар был такой силы, что Роза, довольно крупная женщина, упала на спину, раскинув руки, и больше не двигалась.

– Стой, урод! – заорал Бьорн на весь лес.

Грязный щерился. Из приоткрытого рта бежала слюна, взгляд блуждал. Сначала он пятился, закрываясь от пистолета девочкой, потом повернулся к Бьорну спиной.

Он уходил по тропе, усыпанной красными метками. Между ними оставалось метров двадцать. Бьорн боялся попасть в ребенка, поэтому стрелял с колена, тщательно целясь в ногу. Когда Грязный упал лицом вперед, девочка кувыркнулась через голову в сугроб. Бьорн добежал до них. Пуля вошла прямо в центр спины Грязного, по светлой куртке расползалось большое красное пятно. Первым делом нужно было позаботиться о ребенке, а потом думать, что делать дальше. Бьорн не сомневался, что Грязный мертв. Придется вызывать полицию. Он сгреб зареванного ребенка в охапку и бросился назад. Нести было неудобно, девочка болтавшимися ногами пинала Бьорна в живот.

Роза сидела на снегу, распухшее лицо было залито слезами, кровь из разбитого носа забрызгала ярко-желтую куртку и сиреневые брючки, заправленные в угги.

– Спасибо… спасибо… – с огромным облегчением повторяла она. – Вы спасли нас… Он сел ко мне в машину, отобрал телефон… Как вас зовут?

Бьорн тяжело дышал.

– Бьорн… Слеттен…

Он опустил плачущую девочку на снег, помог Розе подняться. Она схватила дочь на руки, и та крепко обхватила ее за шею.

– Мамочка…

И вдруг на лице Розы отразился ужас, она вскрикнула. Бьорн резко обернулся. Их настигал Грязный, с болтавшимся до колен шарфом. Он словно не чувствовал ранения и несся на них с какой-то неистовой, звериной яростью.

– Роза, бегите, – торопливо сказал Бьорн. – Садитесь в машину. Не выезжайте на трассу, пока не вытрете кровь. Умойтесь снегом!

– Хорошо!

– Будьте у отца! Никуда не звоните, ждите меня! Если я не появлюсь до завтра, сообщите в полицию!

Камилла долго ворочалась без сна, что-то мучило, какая-то тяжесть в душе, непокой. Она не дружила с ночью – ночь ходила в черном балахоне, ее языком пели волки, под ногами ее шелестели кусты. Камилла не любила разглядывать и никогда не рисовала ее жуткие траурные одежды. Лежать без сна – хуже не бывает… Тьма стала так невыносима, что, протянув руку, Камилла включила ночник, обычно едва освещавший край постели. Но сейчас свет лампы вдруг усилился, с каждой секундой он разгорался сильнее, и Камилла обнаружила, что Томаса нет рядом.

Она резко села. Ночник, как по команде, погас. Снова мрак… Может, задела провод? Камилла нашарила ногами тапочки, сунула в них ноги, накинула пеньюар и потихоньку вышла в коридор. Она не могла звать мужа, не могла сказать ему о своем страхе. Взрослая женщина боится темноты, это нелепо. Несколько шагов по направлению к кухне, выходящей в гостиную, и стало понятно: что-то таилось в темноте, между мойкой и кухонным островком, что-то скреблось и тяжко вздыхало. Ночь! Ночь скреблась своими длинными когтями, вздыхала ветром в каминной трубе. Камилла приросла к месту, чувствуя, как гуляет по голым ногам весенняя стужа. Дверь в сад открыта… Деревья в саду качают голыми ветвями, едва различимы в окне их силуэты. Где Томас?! Здесь ночь, Томас!