Михаил Горожанин - Огненная кровь

Ролевиков вскоре собралась уже целая толпа. Так было всегда. По мере приближения к полигону, где проводились игры, подростков и молодых людей в камуфляже, а иногда уже и в игровой одежде и даже в кольчугах, с мечами, торчащими из рюкзаков, и щитами разной величины и формы, становилось все больше. В итоге в электричке ролевики заняли целых три вагона. Появились гитары, понеслись песни Цоя, «КиШа» [15], и разнообразные самопально-ролевые. Вразнобой, не попадая в тональность, но от души. Молодежь уже начала распитие строго запрещенных на игре алкогольных напитков, и вскоре песни все уже не пели – орали, кто громче.

Милада задумчиво смотрела в окно поверх Егорова рюкзака, потом протянула руку и постучала ногтем по покрашенному серебрянкой лезвию меча, торчавшего из клапана. Лезвие зазвенело. Милада нахмурилась, потрогала пальцем кромку и оторопело повернулась к ребятам:

– Мужики! Вы что, охренели?! Вы на игру со стальным оружием точеным едете?

– Тихо ты! – Егор оглянулся, потом протянул руку и поглубже задвинул меч. – Не пугай народ.

Милада смотрела на него во все глаза.

– Ты обалдел? В ментовке давно не был?

– Да никто не заметит. – Он усмехнулся. – Мы ж толкинисты. Мечи у нас деревянные, кольчуги из суровой нитки связаны и все серебрянкой покрашено, помнишь?

Милада сдвинула брови.

– Да ладно тебе. – Егор откинулся на спинку сиденья. – У нас после игры железный бугурт [16]на заточке будет с белгородцами.

– Они что, кованные?

– Нееее… Сырое железо. Кованные денег стоят и хрупкие. Жалко их на таких мероприятиях портить. Потом зазубрины тяжко править. Да ты не парься. У нас у каждого по два клинка. Тексталь для игры и железный – для бугурта. Не боись, не перепутаем.

Ребята достали карты и начали играть на перевернутом щите. Ехать оставалось еще несколько часов. Милада придвинулась к окну, устроилась поудобнее и заснула.

Сон был глубоким и очень четким, объемным.

Милада стояла на небольшом холме в центре леса. Точнее, не она сама. Ощущения были странные. Девушка одновременно осознавала себя и самой собой, и той, что массировала кисти рук, готовясь к ритуалу. Чувства сливались, Милада все сильнее ощущала кожей холодный ветер, все явственнее слышала шум деревьев вокруг, навевающий смутную тревогу.

Лес – это плохо, думала Милада. Точнее, это были мысли той, кем она была в этом сне. Милада чувствовала неуверенность, угрозу от стоящих стеной темных деревьев. Здесь не было родных раскаленных докрасна пещер, здесь было холодно, слишком холодно, слишком много воды вокруг, в траве, в земле, и в небе. Милада знала, что вода – это угроза… Следовало закончить все быстрее, чтобы найти убежище. Маги сказали, что скоро будет дождь, а она уже знала, насколько сырость обессиливает ее.

Милада осмотрелась. Холм окружали двенадцать фигур, закутанных в глухие мантии с островерхими капюшонами, скрывающими лица. Мантии на фигурах были черными, почти невидимыми. Сумрак, поглотивший лес, быстро погружал поляну в темноту. Место, где она находилась, было в чаще почти непроходимого леса. В уединенном уголке, куда вряд ли забредет кто-нибудь в ближайшие несколько столетий. Местные племена были еще дики и не очень развиты.

Каждая из фигур опиралась на длинный посох, навершие которого венчал тускло блестевший шар. По мере того, как темнота наступала, шары на посохах светились все сильнее.

От кольца магов, тех, кого привела она, ее союзников, и местных, кого они успели обучить, ритмичным бормотанием звучали слова заклинаний, которыми, как уже давно знала Милада, они держали проход временно закрытым, недоступным для зверья, прущего напролом с той стороны. Несколько неподвижных, обугленных туш тех, кто успел прорваться в первые мгновения ритуала, валялись у подножия холма. Маги удерживали проход, чтобы она могла сделать то, что уже получилось у нее более двухсот раз. Этот ритуал должен стать финальным. Последняя точка Соприкосновения миров будет перекрыта, и для беглецов наступит долгожданный отдых, а этот мир не узнает страшной угрозы вторжения.

Но самое главное – она успела. Успела залатать все дыры, пока эмиссары бунтовщиков рыскали в поисках остатков Семьи.

Та, кем была Милада, подняла руки, развела их в стороны. Глядя на вспыхнувший под смуглой кожей огонь, она запела, вплетая слова и мелодию в ткань пространства этого мира, на языке, который Милада не знала. Песня сдвинула воздух, колыхнув ее огненные волосы, закружила вихрем, вырывая отдельные нити. Маги зашатались, покрепче ухватились за посохи. Она опустила взгляд. Земля на вершине холма пришла в движение. Круглый участок, три шага в диаметре, словно враз утратив прочность, стал жидким, как огонь в недрах Каверн. Двигаясь по кругу, почва потекла, образуя воронку. Милада ощутила просачивающуюся пыль своего мира, потянула ее на себя, став при этом тяжелой, как скала, едва стоя на ногах. Та, которой она была, свела руки, вдруг вспыхнувшие пламенем, льющимся из ладоней, и начала добавлять в свой огонь то, что было основой ее родного мира, его плотью. Словно гончар, создающий горшок на бешено вращающемся круге, Милада лепила что-то из пыли и огня своего прежнего мира, скрепляя его песней, опутывая нитями мира нынешнего.