Дин Кунц - Нехорошее место

Ливневые канавы наполнились водой, капли дождя серебрились в свете фар.

По пути к Пасифик-Хилл-роуд он объяснил Френку, как тот, пожертвовав собой, сможет избавить мир от Конфетки и уничтожить зло, принесенное его матерью в этот мир… как он хотел уничтожить это зло и потерпел неудачу, когда занес над нею топор. И, прежде чем они остановились у ржавых ворот, успел повторить свое предложение. Нескольких минут для этого хватило.

Френк не реагировал на слова Бобби. Тот даже не мог сказать, понял ли Френк, что нужно сделать… и вообще, услышал ли хоть слово. Он смотрел прямо перед собой, рот его приоткрылся, голова вдруг начала качаться из стороны в сторону, из стороны в сторону, в такт дворникам, словно он наблюдал за кристаллом Джекки Джеккса, раскачивающимся на золотой цепочке.

К тому времени, когда они выбрались из машины, миновали ворота и подошли к обшарпанному дому, из отведенного им срока осталось менее двух минут. И Бобби оставалось лишь надеяться, что его усилия не пропали даром.

Перенеся Джулию в грязную кухню, он усадил ее на один из стульев и отпустил. В тот же самый момент Джулия попыталась выхватить револьвер из наплечной кобуры, упрятанной под пиджаком. Но, понятное дело, не могла тягаться с ним в скорости. Конфетка вырвал револьвер из ее руки, сломав при этом два пальца.

Джулию пронзила дикая боль, но она не позволила себе закричать или застонать, как терпела боль и в библиотеке Фогерти, где Конфетка едва не сломал ей шею. Вместо этого, когда он отвернулся, чтобы убрать револьвер в ящик, вскочила со стула и бросилась к двери.

Он ее поймал, оторвал от пола, повернулся, поднял и швырнул спиной на кухонный стол с такой силой, что она едва не потеряла сознание. Потом наклонился над ней, а когда между их лицами осталась пара-тройка дюймов, прорычал:

— Чувствую, ты хороша на вкус, совсем как женщина Клинта, ты тоже полна жизненной энергии, и я хочу ощутить, как твоя кровь выплескивается мне в рот.

Ее сопротивление и попытки сбежать определялись не храбростью, а ужасом, частично вызванным ощущениями при дематериализации и материализации, которые, она надеялась, больше ей испытать не доведется. Теперь же, когда он наклонился еще ниже, страх удвоился. Их губы разделял какой-то дюйм, она чувствовала на своем лице его дыхание. И, не в силах оторвать взгляд от его синих глаз, подумала, что именно такие глаза и у Сатаны, не черные, как грех, не красные, как костры ада, не кишащие червями, а ярко и прекрасно синие… и начисто лишенные жалости и сострадания.

Если бы вся человеческая жестокость с незапамятных времен и до наших дней могла сконцентрироваться в одном человеке, если бы жажду крови и насилия рода людского можно было бы втиснуть в одного индивидуума, то выглядел бы он точь-в-точь как Конфетка Поллард. И когда он стащил ее со стола и вновь усадил на стул, она сдалась, подчинилась, возможно, впервые в жизни. Потому что поняла: еще одна попытка оказать сопротивление, и он тут же убьет ее и выпьет всю кровь.

И тут он произнес фразу, которая потрясла ее до глубины души:

— Потом, после того как я покончу с Френком, ты скажешь мне, откуда у Томаса такие способности.

Она так боялась его, что с большим трудом сумела вернуть себе дар речи.

— Способности? О чем ты?

— Такие, как он, вне нашей семьи мне не встречались. Плохой, так он называл меня. И продолжал телепатически следить за мной, зная, что рано или поздно наши с тобой дорожки пересекутся. Откуда у него могут быть такие способности, если он рожден не моей непорочной матерью? Потом ты мне это объяснишь.

Она сидела, слишком испуганная, чтобы плакать и трястись, положив травмированную руку на здоровую, с трудом переваривая сказанное Конфеткой. Сверхъестественные способности? У Томаса? Получается, не только она все время тревожилась о нем, он тоже старался заботиться о ней?

Она услышала какие-то странные звуки, приближающиеся к кухне. А через несколько мгновений в дверь из коридора вбежали как минимум двадцать кошек.

Следом за кошками появились и сестрички Поллард, обе босиком, одна в трусиках и красной футболке с короткими рукавами, вторая в трусиках и белой футболке. Обе бледные, как призраки, но не было в них ничего мягкого и бесплотного. Нет, чувствовалось, что жизненной силы у них с избытком, и в каждой бурлила энергия, какая чувствуется в кошке, даже если последняя лежит, греясь на солнышке. В чем-то они казались эфемерными, однако при этом оставались очень даже земными, излучающими мощную ауру сексуальности. Должно быть, их присутствие только повышало уровень напряженности в их брате, который был дважды мужчиной по числу яичек, но не имел предохранительного клапана для стравливания накапливающегося напряжения.