Саймон Грин - Город, где умирают тени

Мэд долго смотрела на Время, а затем перевела взгляд на меч. Ей показалось, что под ее взглядом клинок засверкал ярче. Медленно она подошла и остановилась перед наковальней на каменном пьедестале. Перекрестье меча было из травленого серебра, а рукоять обернута древней кожей, здесь и там потемневшей от времени и от соли. Мэд взялась за рукоять — та пришлась ей в точности по руке, будто для нее была изготовлена, — и, потянув на себя, одним легким рывком выдернула меч из камня и вытянула перед собой.

Клинок испускал свет, наполняя им древний зал, как нарождающаяся заря. Несмотря на свои размеры, меч был почти невесом, но Мэд не сомневалась в его крепости и силе. Она вдруг почувствовала, что он стал частью ее самой, словно песня, укутавшая ее душу.

Развернувшись, Мэд возвратилась к трону Дедушки-Времени с таким видом, будто командовала парадом. У старика в руках были пояс и ножны, и Мэд взяла их, вложила меч в ножны и застегнула пояс на талии. Она чувствовала, что сейчас способна на все — все, что угодно.

— И что? — беззаботно спросила она. — Теперь я — английская королева?

— Боюсь, что нет, — чуть заметно улыбнулся Время. — Это было бы слишком просто. Но, если хочешь, можно сказать, что ты королева Шэдоуз-Фолла. Моя сила — в мече, используй ее, когда понадобится. Может, я сгущаю краски и тебе не придется взмахнуть им в приступе ярости, но если уж придется вынуть Эскалибур из ножен, делай то, что сочтешь нужным. Не взирая ни на что.

Старик немного помедлил, собираясь с силами; глаза его были полуприкрыты, и Мэд было подумала, не заснул ли он. Внезапно Время пошевелился, словно борясь с наплывами забытья, и вновь улыбнулся Мэд:

— Маделейн, может статься, это наша с тобой последняя возможность поговорить. Так много всего я хотел рассказать тебе, но не довелось. Несомненно, Время, который придет мне на смену, будет иметь доступ ко всем моим воспоминаниям, однако я сам хочу тебе сказать это, пока я — это я… Я всегда заботился о тебе, Маделейн. Будь ты моей дочерью, я не смог бы любить тебя сильнее. Как бы я хотел… Как жаль, что мы с тобой так мало были вместе.

Он устало откинулся на спинку трона и прикрыл глаза. Мэд несколько раз шмыгнула носом, пытаясь удержать подступившие к глазам слезы. Она ждала, но Время больше не говорил ничего. Его лицо было все изъедено морщинами и напоминало маску мумии, а руки совсем стали похожи на обтянутые сморщенной кожей кости. Мэд позвала его, но Время не отозвался. Дыхание его было редким и пугающе неглубоким. Мэд присела у трона и стала ждать.

— Никогда я не хотела быть твоей дочерью, — прошептала она. — Твоей — да, но не дочерью.

Шин Моррисон вернулся в страну-под-горой с песней на устах и свалившейся с сердца тяжестью. Город понес огромные потери, но выстоял в борьбе с крестоносцами, и ему довелось видеть, как эльфы вновь вышли на войну во всем своем величии. А самое главное — его путеводной звездой стала музыка, как это было всегда до его смерти и появления в Шэдоуз-Фолле. На площади он спел вместе со своими друзьями, и был такой драйв, противостоять которому враги не смогли, и вновь, пусть ненадолго, ожила его легенда.

Моррисон шагал по подземным туннелям, широко улыбаясь и напевая старую песню, и радовался великому дню своей новой жизни.

Туннели были совсем пустынными, и вскоре Шин понял, что лишь его голос звучит в неподвижном воздухе подземелья. Он прервал песню, остановился и прислушался. Шин только сейчас заметил, что шел в бледном световом круге, будто выхваченный лучом слабого прожектора. Моррисон нахмурился и огляделся. Не было даже блуждающих огоньков, которые всегда освещали ему путь. Он отправился дальше, и круг света двинулся следом.

«Странно, — подумал Шин. — Давно пора бы уже встретить первые признаки подземной жизни, какого-нибудь кобольда, например, или свисающих со свода и стен червей».

Но вокруг не было абсолютно ничего. И никого.

Он прибавил шагу.

Моррисон дошел до огромной оскаленной морды Сторожа, сверху донизу перекрывающего туннель. Бледно-серый камень побелел и растрескался, будто годы наконец взяли свое. Страшные челюсти были распахнуты, глаза невидяще смотрели поверх головы Моррисона, и что-то подсказывало барду, что теперь это всего лишь бездушный камень, ничего более. Сторожа больше не было. Шин прошел сквозь челюсти и вдруг рванулся бежать — не от чего-то в туннеле, но из-за жуткой догадки, сжавшей сердце невольным страхом. Он бежал все быстрее и быстрее, словно пытаясь обогнать переполнявшие его сомнения и страхи, и наконец влетел в большую пещеру, в которой был замок Фэйрии.