Я ответил: «Оставим сомненья!
Нам навстречу блистают лучи!
Окунись в голубые лучи!
И поверь, что надежд возвращенье
Этот свет предвещает в ночи,
Посмотри — он мерцает в ночи!
О, доверься, доверься свеченью,
Пусть укажут дорогу лучи,
О, поверь в голубое свеченье:
Верный путь нам укажут лучи,
Что сквозь мрак нам мерцают в ночи!»
Поцелуй успокоил Психею,
И сомненья покинули ум,
Мрачным страхом подавленный ум,
И пошли мы, и вдруг на аллее
Склеп возник, несказанно угрюм.
«О, сестра, этот склеп так угрюм!
Вижу надпись на створках дверей я…
Почему этот склеп так угрюм?»
И сказала она: «УЛЯЛЮМ…
Здесь уснула твоя Улялюм…»
Стало сердце сурово и серо,
Словно листья, что хрупки и сиры,
Словно листья, что вялы и сиры…
«Помню! — вскрикнул я, — горю нет меры!
Год назад к водам странного мира
С горькой ношей из нашего мира
Шел туда я, где мрачно и сыро…
Что за демоны странного мира
Привели нас в долину Обера,
Где вампиры и чаши Уира?
Это — озеро духов Обера,
Это черные чащи Уира!»
Мы воскликнули оба: «Ведь это —
Милосердие демонов, но
Нам теперь показало оно,
Что к надежде тропинки нам нет, и
Никогда нам узнать не дано
Тайн, которых нам знать не дано!
Духи к нам донесли свет планеты,
Что в инферно блуждает давно,
Свет мерцающий, грешной планеты,
Что в инферно блуждает давно!»
1848 пер. Р. Дубровкина
Янтарем наполни взбитым
Запотелое стекло! —
По неведомым орбитам
Снова мысли повело.
Разобрать причуды хмеля
Я уже не в силах сам —
За веселой кружкой эля
Забываешь счет часам.
Март, 1848 пер. В. Федорова
Еще недавно автор этих строк,
В неодолимой гордости рассудком
Упрямо утверждая «силу слова»,
Говаривал, что ни единой мысли
Доступной человеку нет, пока
Мы знаком языка ее не свяжем:
И вот теперь — как бы ему в насмешку —
Два слова — два чужих двугласных звука
По-итальянски, — повторять бы только
Их ангелам, загрезившим по росам —
Светлиночкам в Гермонских косогорах
Жемчужисто пронизанных луной,
Подобных сокровенным думам, или
Лишь душам дум, божественным виденьям,
Быть может, выразимым только песней
На Лютне Израфеля (Серафима,
Которому Творцом дан дивный голос
Певучей всех!). А мне? — Увы, бессильно
Мое перо в моих руках дрожащих —
Невыразимо имя дорогое,
Тобой произнесенное, — ни мыслить,
Ни записать, ни даже только грезить
Не дано мне, затем, что перед этой
Мечтою недвижимой и прекрасной,
Раскрыв глаза огромные, стою
Как у ворот раскрытых прямо в грезу.
Направо, влево и вперед открылась
Поверх величественнейшей гробницы
Без края даль в пурпуровых туманах, —
Но весь простор в едином: ты одна.
Март, 1848 пер. А. Щербакова
«Сонеты, — учит Соломон дон Дукка, —
На редкость мыслью подлинной бедны,
В прозрачном их ничтожестве видны
Хитросплетенья зауми со скукой.
Красавицы чураться их должны.
Их понапрасну выдумал Петрарка.
Чуть дунь — и все труды его насмарку.
Они смешны, слащавы и бледны».
Не возражаю Солу. Хоть и зол он,
Но прав. Сколь часто, изумляя свет,
Убог, как мыльный пузырек, сонет,
Не этот, я надеюсь. Тайны полон,
Он будет, вечен и неколебим,
Беречь свой смысл — ваш милый псевдоним.
Ноябрь, 1848 пер. В. Рогова
Тебя я видел раз, один лишь раз;
Не помню, сколько лет назад — но мало.
В июле, в полночь, полная луна,
Твоей душе подобная, дорогу
Искала к самому зениту неба,
Роняя света серебристый полог,
Исполненный истомы и дремоты,
На тысячи подъявших лики роз,
Что в зачарованном саду росли,
Где колыхнуться ветерок не смел, —
Свет лился медленно на лики роз,
Они ж в ответ благоуханье душ
Ему в экстазе смерти изливали:
Свет лился медленно на лики роз,
Они же умирали, пленены
Тобою и поэзией твоею.
Читать дальше