Алексей Филиппов - Плач Агриопы

То, что Павел принимал за шорох, было шипением — злобным шипением, тайным языком, на котором крысы переговаривались между собой, договаривались, кому достанется нос человека, а кому — ляжка. Это было настоящее крысиное воинство. Карликовые ниндзя, выверявшие каждый свой шаг.

Павел с ужасом понял, что крысы — осторожно, украдкой, но настойчиво, — приближаются к нему. Когда луч фонаря ослеплял одних — делали несколько шажков другие, оставшиеся в темноте. Посветишь туда, где, ещё мгновение назад, не было ни души — там уже блестят хищные глазки; переведёшь луч правее или левей — обнаружишь явные изменения в боевом порядке. И всё это — незаметно для человеческого глаза, за доли секунды. Слаженность и дисциплина отличали голохвостых пехотинцев. Они приближались, они смыкали полукруг, прижимая Павла к стене.

Сюжет из фильма ужасов. Глупость бездарного сценариста, не сумевшего придумать ничего оригинальней. Когда Павел видел в кино, как крысы окружают взрослого мужика, накрывают его всей своей массой и подъедают до скелета — он смеялся до колик. Не от врождённого жестокосердия — от нелепости картинки. Разве нельзя раскидать эту визгливую мелкоту ногами, распинать по сторонам, попросту сбежать от неё, в случае крайней необходимости, да и то — передавив по дороге добрую половину.

Теперь Павел понимал, насколько сильно недооценивал угрозу, исходящую от маленьких тварей. Их сила в том, что они — голодны. Их сила в том, что они — стая. Одинокая крыса и одна крыса из сотни — это как два биологически отличных друг от друга вида. Одинокой недостаёт хитрости, злобности, упрямства, чтобы править миром. У стаи всего этого — с избытком. Избыток берёт верх над хладнокровием в долгосрочной перспективе, потому крысиные стаи также никем не правят. Но у такой стаи есть всё необходимое, и в необходимом количестве, чтобы справиться с одним единственным человеком, как бы тот ни был силён или быстр.

Павел вдруг с удивительной ясностью представил себе, как он, одним пинком, ломает ближайшей крысе позвоночник — и остальные тут же набрасываются на него в этаком коллективном прыжке; начинают рвать тело острыми зубками; боль настолько сильна, что парализует и мышцы ног — не сбежишь, — и волю.

Или другое. Он несётся к выходу, практически по головам; под ногами хрустят крысиные кости; одна нога запинается о мясистую тушку, или о нижнюю ступеньку лестницы; а то и о какой-нибудь подвальный мусор. И тут же на него накатывает волна вонючих, омерзительных тел. Он умрет, если не от боли, так от отвращения.

Павел впервые в жизни столкнулся с такой обезличенной, но неумолимой силой. Счастливец, он никогда прежде не вставал на пути урагана, или цунами, не выбегал из дома под дребезжание кухонного фарфора, разбуженного землетрясением. К горлу подступил крик — самый настоящий, трусливый и панический. Но, как ни странно, в голове прояснилось. Управдом решил, что будет отбиваться. Его козырь — сильный фонарь; крысы, похоже, боятся света. Нужна крепкая палка, да только где её взять! С другой стороны, разве мушкет не сможет её заменить? Увесистый, подходящей длины. Колотя им по головам крыс, можно повредить серебряное литьё, но опасаться этого сейчас, как минимум, смешно. Осталось решить, как совместить две необходимости — освещать поле боя и орудовать тяжеленой антикварной штуковиной, будто дубиной.

Павел огляделся. В трёх шагах от него, если двигаться «по стенке», кособоко кривилась старая тумбочка. Водрузить бы на неё фонарь, — и руки можно будет освободить для боя. Чтобы добраться до тумбочки, требовалось, пусть и на какие-то три шага, отдалиться от входной подвальной двери. Управдом слегка поколебался, потом, не переставая слепить крыс и не поворачиваясь к ним спиной, выполнил задуманный манёвр.

Крысы зашипели, зашептались громче. Некоторые теперь продолжали осторожно придвигаться к Павлу, даже когда тот светил на них лучом фонаря. Павел тем временем сорвал с мушкета обёртку-ткань, попытался ухватить оружие поудобней, за ствол, чтобы ударной частью стал приклад. Увы, сделать это оказалось не просто: литые фигурки имели так много острых углов и выпуклостей, что на надёжный захват рассчитывать не приходилось. Не оставалось ничего другого, кроме как прикинуться стрелком: приклад частично засунуть подмышку, частично — покрепче обхватить одной рукой; пальцем другой давить на спусковой крючок. Павел расставил пошире ноги, занял небольшой треугольник пространства между стеной и тумбочкой, — а с тумбочки вовсю светил фонарь — ярко, почти как солнце.