Майкл Боккачино - Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье

Клирик-горбун, оставшись вполне удовлетворен нашим приватным «крещением» в заводи, подал нам халаты и повел вниз по коридору, освещенному фосфоресцирующими пылинками: они плавали в воздухе, то и дело оседали на моих волосах и на коже, и я светилась так, как под лучами солнца просвечивают насквозь розовато-прозрачные кончики пальцев. Генри смахнул золотую пылинку у меня со лба. Его прикосновение придало мне сил, хоть я едва стояла на ногах.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Не за что. — Сквозь пелену его усталости пробился отблик — может статься, тень улыбки — и снова погас, сменившись полным изнеможением.

Нас привели в низкую, тесную комнатушку безо всякой мебели, если не считать углубления в центре, заваленного мехами и одеялами. Светоносные пылинки осели на ложе. Мы вступили под сень алькова, и блестки тут же усыпали нас, кожа наша засияла живым огнем, плоть стала что раскаленный добела очаг посреди комнаты. Наш хозяин оставил нас, мы попытались было уснуть, но я никак не могла оставить в покое собственные руки: я завороженно следила, как они оставляют за собою искрящийся след. Это зрелище приводило в восторг и Генри: вместе мы рисовали в воздухе разные фигуры, выписывали собственные имена, отряхивались — и золотые пылинки превращались в блуждающие звезды над нашей постелью. Наконец мы улеглись рядом, бок о бок.

— Шарлотта?

— Да, Генри?

— Что бы ты сказала Джонатану, если бы снова увиделась с ним спустя столько лет?

Я закрыла глаза и вызвала перед моим внутренним взором лицо моего мужа — при том, что ощущала рядом тепло тела Генри. Я с удивлением осознала, что мои чувства к обоим мужчинам не взаимоисключают друг друга.

— Я бы сказала ему, что люблю его, что всегда буду любить. И не важно, что сулит будущее.

Генри глубоко вздохнул, погрузившись в свои мысли.

— Когда Лили заболела, я не отходил от нее ни днем ни ночью, а она таяла с каждым часом. Я думал, что если буду рядом, и физически, и мысленно, может статься, ей передастся от меня хоть малая толика силы. Но этого не случилось. Я ничего не мог поделать, лишь беспомощно глядел, как она угасает. Она умерла у меня на руках. Я почувствовал, как это случилось, как прервалось ее дыхание. Тогда я поцеловал ее. Наверное, я надеялся, что смогу вернуть ее из-за грани, пока тело еще не остыло.

Я взяла его руку в свою.

— Не знаю, смогу ли посмотреть ей в лицо, — промолвил Генри.

— Сможете. И посмотрите.

— Но что я скажу?

На этот вопрос у меня ответа не было. Так мы и лежали в темноте, переплетя пальцы, и вскорости я забылась мирным, без сновидений, сном.

Поутру клирик-горбун принес нам смену одежды, взамен тех обгоревших лохмотьев, что были на нас по прибытии. Мы по-быстрому окунулись в последний раз в заводь, смыв с волос и кожи мерцающие пылинки, оделись в нечто, больше всего смахивающее на униформу прислуги, и хозяин повел нас вверх по лестнице ко входу в подземный храм.

Снаружи по-прежнему слышалось хриплое дыхание из проделанных в земле ям. Я обернулась к клирику.

— А что это за колодцы?

— Тюрьма для политзаключенных.

Я с отвращением передернулась.

— Против этого и поднят мятеж? — спросил Генри.

— Это мятеж в действии. Во времена, подобные нашим, понятия о добре и зле становятся весьма неоднозначны.

Клирик провел нас вниз по склону холма позади храма к пустынному побережью: о берег бились тепловатые волны, а в дальнем конце пристани притулился покосившийся лодочный сарай. Наш провожатый нырнул внутрь и вышел наружу, таща за собою по воде на грязной веревке небольшую гребную шлюпку.

— Давайте, садитесь! — пригласил он. Генри влез в шлюпку первым, а затем помог подняться на борт мне. Горбун оттолкнулся от причала, неуклюже протопал через всю лодку, едва ее не опрокинув, и уселся на носу. И оглянулся на Генри. — Весла! — бросил он.

Бывший владелец Эвертона взялся за весла — и лодка понеслась по темной воде, через море зелено-черных островков с грядами холмов и голыми деревьями, что царапали небо когтистыми ветвями. Я откинулась назад и глядела вверх, на звезды на бархате неба. Все было недвижно среди деревьев и холмов пустынного побережья — его бесприютная нагота лишь усиливала тревогу, что снедала меня, пока Генри увозил нас на веслах по воде. Наши судьбы переплелись неразрывно, мы же слепо следовали за пределы нашей истории, прочь от владельца усадьбы и гувернантки. Двое в ночи искали двух потерявшихся детей — а возможно, и самих себя.