Сергей Белошников - Ужас приходит в полнолуние

Вообще-то, поглядеть на меня со стороны, особенно когда я при исполнении, да еще с табельным стволом, любимым девятимиллиметровым «макаровым» в кобуре под мышкой, и в голову не придет, что этот тип вообще способен рефлексировать, не говоря уже о том, что у него могут быть какие-нибудь там сраные комплексы. Не тот у меня вид. Силой меня Бог не обидел. Правда, ростом я не очень вышел, всего метр семьдесят пять, зато весу во мне — все восемьдесят. И сплошь тренированные мышцы да крепкие кости — жирком я себе обрастать не позволяю. Да и не заплывешь жиром при нашей службе: волков и сыскарей ноги кормят. Бегаем мы, преступников ловим. Хотя, по утверждению той же Тани Охлопкиной, повадки у меня неторопливые и даже слегка вальяжные. И выгляжу я вполне уверенным в себе мужиком. Это правда, Таня здесь не ошибается. Хотя, конечно, и льстит мне отчасти — по слабости женской натуры.

Что это за зверь такой — фрейдистские комплексы, — я, естественно, знаю. Не такой уж я тупой милицейский майор. Хотя иной раз и прикидываюсь сибирским валенком — в нашем деле побутафорить бывает иногда очень полезно. Но словечко это — комплексы — вообще не про меня.

Кстати, внешность моя может обмануть кого угодно. И обманывает. Вот гляжу я в зеркало, рассматриваю себя внимательно — хоть и знакома мне эта физиономия без малого пятьдесят лет, и опротивела даже изрядно: лицо квадратное, широкоскулое, губы толстые; волосы русые с проседью, залысины уже будь здоров, подбородок вполне обычный, слегка прямоугольный. Да что и говорить: внешность непрезентабельная и очень даже простоватая — эдакий совхозный бухгалтер. Постороннему человеку я могу показаться неповоротливым провинциальным увальнем, недалеким милицейским служакой. Выдает меня, пожалуй, только чересчур цепкий взгляд. Никуда не денешься — прорывается. Но с этим я ничего не могу поделать: это, так сказать, издержки профессии. Но на самом-то деле я прекрасно знаю, что вроде как глуповатый взгляд моих карих лупалок, глубоко упрятанных под густыми бровями, может быть о-очень даже холодным.

Все-то я про себя знаю. И достоинства свои, и недостатки, которых тоже в избытке.

Знаю, что характер у меня жесткий и ума мне не занимать. Это я не хвастаюсь. Будь оно иначе, не ходил бы я сейчас в главных алпатовских сыщиках, а был бы, к примеру, отставником-пенсионером и копался бы на грядках да помидоры выращивал на продажу. Шутка, ха-ха-ха. Улыбка у меня, кстати, тоже не так чтобы теплая и располагающая. Холодная у меня улыбка. Появляется она на вышеописанном лице достаточно редко и напоминает при этом белозубый волчий оскал. Об этой своей особенности я достаточно часто слышал от многих — в основном, правда, говорили вроде как в шутку. Но это совсем не шутка. Кстати, когда вот так улыбнешься очередному бандюге или душегубу, тот, как правило, сразу же врубается, что дело его — швах. Может, конечно, начать выдрючиваться. Но я-то знаю, что он уже в штаны наложил.

Юмора на службе я, считай, вовсе не понимаю. И не принимаю.

Как-то раз Катя совершенно серьезно заявила, что улыбкой и повадками я ей иногда напоминаю Джека Николсона. Это, конечно, любому дураку польстит — быть похожим на американскую кинозвезду. Но, кстати, об этой схожести я прекрасно знал и до того, как Катя мне об этом сообщила.

А сыщики мои, ребята быстроногие, хваткие и зубастые, за глаза кличут меня Волкодавом. Уважают, поганцы. Тоже лестно, чего уж скрывать.

Ладушки. Вернемся к плохому настроению.

Всю свою дурацкую нервозность я списываю на издержки почти тридцатилетней милицейской службы. Но это сейчас. А прежде я немало себе поломал голову, почему это луна так на меня влияет.

Когда неотъемлемой частью твоей профессии, которой занимаешься уже треть века, является умение наблюдать и анализировать увиденное, тебе, конечно, не составит особого труда соотнести свою нервную бессонницу с регулярными появлениями в ночном небе идеально круглой холодной блямбы. Но в один прекрасный момент мне все это надоело. Я просто плюнул на все и раз и навсегда постановил, что это просто нелепые совпадения. Магнитные бури там, или гравитационные приливы и отливы, или еще какая хреномуть, о которой в последние годы обожают писать болтуны газетеры. Не говорить же всерьез о полнолунии.

И все-таки мне кажется, что эти регулярные приступы мизантропии настолько влияют на мою психику, что я становлюсь нервным, как левретка. Говорить об этом мне ни с кем не хочется. Никогда. И даже с родной женой.