— Другими словами, защищаешь их, — сказал Ларкин, указывая на тело на столе.
Как безропотно лежал там человек с открытыми глазами, и было видно, как подрагивают все крошечные органы. Такие маленькие ручки и ножки.
— Я не могу думать, когда плачет ребенок.
— А ты думай о перспективе, о важнейшем результате.
— Где Петир? Он, должно быть, обезумел из-за того, что случилось с Яном ван Абелем.
— Таламаска о нем позаботится. Мы ждем, что бы ты начинала.
Невозможно. Она уставилась на человечка с маленькими ручками и ножками и крошечными органами. Только голова была нормальной, то есть обычного размера.
— Четверть размера тела, если быть точным. Да, знакомая пропорция, подумала она. Объятая ужасом, она не могла оторвать взгляд от лежащего. Окна затрещали под напором толпы, и почти в ту же минуту она хлынула в коридоры Лейденского университета Вбежал Петир.
— Нет, Роуан. Не делай этого.
Она вздрогнула и проснулась. На лестнице раздавались шаги. Она выбралась из постели.
— Майкл?
— Я здесь, дорогая.
В темноте появилась огромная тень, запахло морозом, а затем теплые дрожащие руки обхватили ее, и к лицу нежно прижалась колючая щека.
— Господи, Майкл, прошла целая вечность. Почему ты меня оставил?
— Роуан, милая…
— Почему? — всхлипывала она. — Не позволяй мне быть одной, Майкл, прошу тебя, не отпускай меня.
Он укачивал ее в объятиях.
— Тебе не следовало уезжать, Майкл. Не следовало. — Она плакала, сама не понимая, что можно и что нельзя говорить, и наконец просто покрыла его поцелуями, наслаждаясь солоноватым привкусом шершавой кожи и неуклюжей нежностью его рук.
— Скажи, что случилось? Что на самом деле произошло?
— Просто я люблю тебя. А когда тебя здесь нет, мне кажется… будто ты всего лишь моя фантазия.
Она еще не совсем проснулась, когда он осторожно соскользнул с кровати. Она не хотела, чтобы тот сон вернулся. Еще минуту назад она лежала рядом с Майклом, уютно прижавшись к нему и крепко держа его за руку, а теперь он встал с постели, и она украдкой наблюдала, как он натягивает джинсы и втискивает голову в узкую горловину свитера.
— Не уходи…
— Звонят в дверь, — сказал он. — Мой маленький сюрприз. Нет, не вставай. Это посылка, которую я отправил из Сан-Франциско. Ничего особенного. Так, пустячок. Поспи еще.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, а она нетерпеливо притянула его к себе за волосы и, почувствовав запах теплой кожи, поцеловала гладкий, твердый как камень лоб. Она не понимала, почему ей так приятно ощутить эту твердость и влажность теплой кожи — настоящей кожи. Она крепко поцеловала его в губы.
Не успел он оторваться от ее губ, как сон вернулся…
— Что это? Неужели оно живое? Я не хочу видеть этого карлика на столе.
Лемле, в халате, маске и хирургических перчатках, уставился на нее из-под кустистых бровей.
— Вы даже не в стерильном костюме. Подготовьтесь к операции — вы мне нужны.
Лампы нацелились на стол, как два безжалостных глаза.
Это существо с миниатюрными органами и большими глазами…
Лемле держал что-то в щипцах. А маленькое тельце в клубящемся инкубаторе рядом с операционным столом было всего лишь погруженным в сон недоразвитым плодом с рассеченной грудной клеткой. Кажется, в щипцах зажато сердце. Каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое.
— Нам придется работать быстро, пока ткань находится в оптимальном…
— Очень сложно перейти барьер, — сказала женщина.
— Но кто вы? — спросила Роуан.
У окна сидел Рембрандт — старый, усталый, с всклокоченными волосами и похожим на картошку носом. Она спросила, что он об этом думает, а он лишь поднял на нее сонный взгляд, а затем взял ее руку и положил ей на грудь.
— Я знаю эту картину, — сказала она. — Молодая невеста…
Роуан проснулась. Часы пробили два. Она подождала, не открывая глаз, думая, что сейчас последуют другие удары, наверное, не меньше десяти, и это будет означать, что она проспала все на свете. Но всего два? Это слишком поздно.
Откуда-то издалека доносилась музыка. Играл клавесин, аккомпанируя низкому голосу. Звучал неторопливый, скорбный рождественский гимн, один из старых кельтских гимнов о младенце в яслях. Аромат хвои, чуть сладковатый, смешивался с запахом горящих поленьев. Как тепло и уютно.
Она лежала на боку и смотрела, как на стеклах постепенно застывал узорчатый иней. Очень медленно из воздуха начала выплывать фигура мужчины, стоящего спиной к окну со сложенными на груди руками.
Читать дальше