Эдвард Кэри - Заклятие дома с химерами

Я должен был быть готов, одет и причесан на пробор. Я должен был уже вычистить зубы и шагать по длинному коридору. Но я все еще сидел здесь с затычкой на коленях, а рядом со мной лежали сложенные брюки. Я должен был идти к бабушке, старой леди с каминной полкой. А после этого, думал я, после этого я пошел бы в гостиную и посидел на Виктории Холлест, которая, вне всяких сомнений, спрашивала бы, где Маргарет. Обе они были реальными людьми, обе. Мне так жаль! И я хоть немного побыл бы с Люси. Теперь она была бы в безопасности, я бы сказал ей, что она может больше не беспокоиться, ведь Элис Хиггс снова стала дверной ручкой. (Ох, Элис Хиггс, как мне жаль! Что же я наделал? Что я за человек после этого?) Но потерять Люси!..

Я взял брюки. Что случится, подумал я, когда я их надену?

Я предположил, что сразу же после того, как надену брюки, возможно, даже в тот самый момент, когда серая фланель коснется моей кожи, у меня на лице начнет расти борода. Что я смогу отпустить бакенбарды, ходить с окладистой бородой и в костюме, как многие городские Айрмонгеры, которые позволяли себе быть настолько волосатыми, что их лица были похожи на заросшие плющом дома. Стану ли я волосатым? Стану ли я настолько бородатым, что мой собственный мех отгородит меня от мира? Покроюсь ли я волосами настолько, что Люси Пеннант, для того чтобы поцеловать меня, придется прорубаться ко мне, как Принцу в «Спящей красавице», потому что всем, что она увидит, войдя в мою комнату, поначалу будут лишь заросли бороды? Был только один способ узнать.

Я надел брюки.

Я натягивал их, чувствуя себя так, словно отрезáл собственные ноги.

Весь мир, думал я, теперь станет для тебя миром цвета серой фланели. Натягивая брюки, я словно покидал детскую. Как я себя чувствовал? Ощущал ли я превосходство? Чувствовал ли я себя старше? Мудрее? Тяжеловеснее? Сильнее? Распрямилась ли у меня спина? Стал ли мой взгляд тверже? Ощутил ли я свое происхождение? Стала ли моя грудь шире? Произвело ли случившееся впечатление на меня?

Нет, не могу сказать, что произошло что-то особенное.

По правде говоря, я чувствовал себя так же, как раньше. С той лишь разницей, что мне стало чуть теплее.

Впрочем, подумал я, нужно немного подождать. Час или два. Или неделю. Серая фланель теперь на мне, и нужно дождаться, пока она станет частью меня, вытеснив мое бывшее вельветовое я, сделав мою собственную кожу серой и фланелевой. В моей крови теперь есть шерстяное плетение, и оно распространяется по моему телу.

Вскоре я был готов. Мои запонки были застегнуты, а волосы зачесаны на пробор (борода все еще не появилась). Я был обут и одет в застегнутые на обычный манер жилетку и пиджак. Айрмонгер в перевязанном ленточкой конверте. С несчастным Джеймсом Генри в кармане.

Ну вот, сказал я себе, теперь не медли, ты должен увидеться с бабушкой.

Кровь и мрамор

Когда я покидал лазарет, Айрмонгеры-медсестры кланялись мне. Раньше они этого не делали. Одна молоденькая девчонка даже осмелилась потрогать мою обновку, но на нее тут же шикнула старшая медсестра. Теперь, надев брюки, я превратился в важную персону, внушавшую страх и уважение, хотя до этого был всего лишь маленьким мальчиком в коротких вельветовых штанишках, которого можно было даже ущипнуть за подбородок или взъерошить ему волосы. Но теперь с этим покончено. Теперь я был большим человеком, вышедшим в мир совершенно взрослым и чувствующим себя ужасно.

В коридорах дома я встретил несколько своих кузенов, которые останавливались и провожали меня ошеломленным взглядом, словно никогда раньше не видели брюк. Это было приятно, не буду отрицать. Я спустился по главной лестнице и вошел в бабушкино крыло. Раньше Айрмонгер-швейцар ни за что не впустил бы меня на ее территорию.

Я снова собирался увидеться со своей бабушкой.

Бабушка родилась на свет так давно, что ее поколение сильно отличалось от нынешнего. Старше ее был только прадедушка Эдвальд, бывший главой семьи. Эдвальд был тяжелым человеком. То, что бабушка, Оммебол Олиф Айрмонгер, должна выйти замуж за дедушку, было известно с самого начала, и Эдвальд хотел, чтобы она была для его наследника как можно меньшей обузой. Он не желал никаких сложностей с женой сына и ее женскими проблемами. Поэтому он поместил бабушку туда, где дедушка всегда мог ее найти. Он объявил, что ее предметом рождения будет большая мраморная каминная полка, которую звали Августой Ингрид Эрнестой Хоффман. Каминная полка была самым большим из известных мне предметов рождения. Она была такой огромной, что для того, чтобы сдвинуть ее, была нужна небольшая армия Айрмонгеров (ходили слухи, что один из них даже погиб, раздавленный полкой во время очередной переноски). Полку поддерживали две пышногрудые кариатиды. Это были красивые и немного сонные девы, одетые в тонкие платья, которые так и норовили с них соскользнуть, но никогда окончательно не падали. Они были в полтора раза больше живой женщины. Ох уж эти большие и красивые девушки! Я всегда думал, что это несправедливо, что такие красивые женщины оказались заточенными в мрамор. Я страстно желал их, мечтал о том, чтобы они очнулись и встретили меня где-нибудь в Доме или пришли ко мне в спальню.