Шон Хатсон - Жертвы

Снизу послышался шум. Миллер резко обернулся и, подойдя к перилам, пристально оглядел прихожую.

Он напряженно вслушивался, стараясь определить, откуда донесся звук, но все опять было тихо. Он направился к лестнице, чувствуя, как в груди у него бешено бьется сердце.

Дойдя до нижней ступени, Миллер снова услышал тот же шум.

Он донесся справа от него. Из кухни.

Там было большое окно и, возможно, пришелец пытался выбраться и удрать, пока Миллер его не обнаружил. Миллер лихорадочно перебрал возможные варианты действий. Дать ему уйти? А может, вызвать полицию? Или самому разобраться с пришельцем?

И все же было что-то странное во всем этом. Если в дом забрался грабитель, то почему ничего не пропало? Насколько Миллер мог судить, все вещи стояли на своих местах.

В снова воцарившейся тишине он направился к кухне.

Теперь он стоял в шаге от двери. Он протянул руку к ручке двери, еще крепче зажав в другой руке вазу.

И чуть не вскрикнул, когда ручка в его руке неожиданно повернулась.

Дверь открылась, и Миллер, не удержав равновесия, растянулся на полу, выронив вазу, которая разбилась вдребезги.

Поднимаясь на ноги, он услышал тихий гортанный смех и, повернув голову, увидел перед собой пришельца.

— Черт возьми, — пробормотал Миллер, пораженный тем, что увидел.

Пришелец улыбнулся и сказал:

— А я тебя поджидаю.

— Какого черта тебе нужно? — рявкнул сердито Миллер.

Джон Райкер привалился спиной к одному из кухонных шкафов и стоял, скрестив руки на своей широкой груди. Улыбка сошла с его лица, и он бесстрастно смотрел на Миллера. Райкеру было чуть за сорок, высокий, мощного телосложения, с черными как смоль волосами, не тронутыми даже проседью. Казалось, будто кто-то аккуратно выкрасил черным варом каждую прядь его волос. Лоб у него был низкий и весь изрезан морщинами, а глаза под ним казались всего лишь небольшими отверстиями, проколотыми на лице. Губы тонкие, почти бескровные, и их узкая полоска создавала впечатление неглубокой раны на лице. Когда он говорил, голос его звучал тихо, но зловеще, и в каждом слове слышалась затаенная агрессия. Миллеру казалось, что он разговаривает с пороховой бочкой. Запал был зажжен, но было неясно, произойдет ли взрыв.

— Не очень-то ты приветлив, Фрэнк, — сказал Райкер. — А ведь я тебя и в больнице навещал. Как ты себя чувствуешь?

— С каких это пор тебя стало интересовать мое здоровье? — отрубил Миллер, проходя мимо незваного гостя к раковине. Он отвернул кран с холодной водой и, наполнив мерный пластиковый сосуд, опорожнил его двумя огромными глотками.

— Так и не бросил пить, а? — спросил Райкер. — Между прочим, я по прибытии пропустил бокальчик. — Он довольно причмокнул языком. — А у тебя в штофике доброе старое виски.

— Послушай, Райкер, я же тебя предупреждал, чтобы ты никогда сюда не приходил. Ведь у нас был уговор с самого начала, — сердито сказал Миллер.

— Нам надо кое-что обсудить. Ты мне задолжал деньги.

— За последнюю работу тебе было заплачено.

Райкер покачал головой.

— Н-да, но не сполна, — в его голосе послышались мрачные нотки, и он подступил на шаг к Миллеру. — Ты знаешь, что меня чуть не поймали в прошлый раз. Мне кажется, какая-то сволочь меня видела. Я не собираюсь выполнять эти «пустячки» для тебя за тот мизер, что ты мне платишь, понял? Если меня застукают, они не будут церемониться. Тем более с моим прошлым.

Райкер всю свою жизнь почти не вылезал из тюрьмы. Два года заключения за разбой, за которым в скором времени последовало новое заключение за нанесение тяжких телесных повреждений. Затем, с возрастом, он перешел к более серьезным вещам. Его участие в ограблении почтового отделения в Ламбете стоило ему шести лет пребывания в большой лондонской тюрьме. Не прошло и двух месяцев после того, как он был выпущен на свободу, — и новое заключение за разбой при отягчающих обстоятельствах. Это произошло после того, как его выставили из пивного бара за приставание к посетителям: на следующий вечер он явился, чтобы излить свою ярость на хозяина заведения с помощью бейсбольной биты.

Как раз во время той полуторагодовой отсидки он и познакомился с Миллером. Специалист по киноэффектам работал тогда в полиции, и его вызвали в уормвудскую тюрьму, чтобы сделать фотоснимки заключенного, сидевшего за приставание к ребенку. Так вот, трое его сокамерников каким-то образом зажали этого человека в углу душевой комнаты и сначала подвесили его на леске, а затем отрезали ему член лезвием бритвы. От потери крови он скончался.