Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

Алексей и Майя, сопровождаемые дежурным офицером, влетели в тесную кабину.

– Здрас-сте, Алексангригорьич! – задыхаясь, выпалил молодой человек. – Мы не опоздали?

– Да нет, мои хорошие, – грустно усмехнулся Заратустров. – Как вы там сказали? Семь пятьдесят? У нас осталось меньше часа.

…За пятнадцать минут до этого Васнецов, лениво пришлепывая липнувших к щекам и шее комаров, вошел в двери круглосуточного магазинчика на ближайшей остановке «Евсинский профилакторий», в двухстах метрах от КПП. На звук его шагов и требовательный гром кулака по дребезжащему прилавку из подсобки вышла, пошатываясь, заспанная и нечесаная женщина в каком-то подобии белого халата. Васнецов широко улыбнулся.

– Ни-нач-ка-а! – хрипло пропел он, протягивая бумажку, написанную Сысолятиным. – Добренького утреца! Тут Сысой наш тебе записку написал. Любовную!

– Опять пузырь? – заворчала та, принимая листок. – Вот козлы шелудивые! С утра пораньше! Ты ему передай, я вам больше ни капли по запискам не дам. Деньги несите! За третью еще не отдали. Ох, алкашня вы подза…

Говоря, она разворачивала записку, читала, и глаза ее, безвкусно изукрашенные косметикой, расширялись. Не договорив, она вдруг с воплем рванулась в подсобку. Там что-то упало, покатилось, звеня, и раздался ее голос. Женщина кричала в трубку телефона:

– Але! Кто это? Я не знаю… с магазина я! Пришел один… с запиской… а там – вот позвонить… Захват, говорит! Ой, мамочки!!!

Через три минуты старлея, ожидавшего в недоумении на ступеньках, подхватили под руки двое, которые бесшумно выскочили из подлетевшей машины. И тот даже не успел трепыхнуться – только икнул, увидев корочки с гербом и надписью «ФСБ РФ». Через некоторое время он уже стоял в тесном кунге какого-то армейского автомобиля, прокуренном, заполненном людьми в черных рубашках с малиновыми погонами. Старлей по-прежнему икал, ойкал и обливался потом, рассказывая про неожиданный утренний визит женщины-подполковника.

Заратустров хмуро вертел в руке бумажку. Он уже не слушал по второму разу выжимавшего из себя слова Васнецова. Полковник показал бумажку Алексею.

– И тут ты угадал, Леша… Знак материнства! Черт подери, вот как ОНИ сыграли. Да, хорошо, что у нас есть еще на свете тонко чувствующие люди.

– Этот дежурный с КПП знал ваш телефон? – робко спросил Алексей.

Заратустров покачал головой.

– Нет. И знать не мог. Просто… просто обострилось чувство самосохранения. И он «попал» на нашу «волну». Случайно. Бывает такое… редко. Так! Теперь мы знаем, кто ТАМ. Два человека, мужчины, и одна… одна БЕРЕМЕННАЯ. Если это вообще, конечно, человек.

…Сысолятин медленно оборачивался. Очень медленно. И увидел он то, что ожидал увидеть. Подполковник стояла у проема двери, опершись плечиком о косяк. Волосы так же дерзко текли по плечам – шелковистые, с колечками у концов. Сначала капитан посмотрел на ее босые ноги, теперь перепачканные желтой глиной, а потом на живот. Живота не было. Куда она его дела?! Ни малейшей выпуклости, словно вынули из нее какую-то подушку. Так женщина выглядела еще привлекательнее, и теперь стали заметны ее выпуклые, наверняка тугие груди.

– Да вот, почти написал, – протянул Сысолятин и сунул руку в карман брюк.

Раздался гром пистолетного выстрела – ПМ грохочет, как средневековые мортиры. Офицер вскрикнул от боли и зашатался, схватился за спинку стула. Из разлохматившейся штанины, под коленкой, выдавило фонтанчик крови – темной, густой.

– Что же вы, капитан, пистолет, снятый с предохранителя, так просто в кармане таскаете? – с издевкой проговорила черноволосая. Ее темные глаза весело блестели. – Так и ногу прострелить недолго.

От болевого шока Сысолятин не мог ничего сказать, только покачивался и вращал глазами. Он не успел дотронуться до пистолета, минут десять назад действительно переложенного из кобуры в брючный карман. Как тот выстрелил, он не понимал. Будто кто-то невидимый нажал на курок…

– Ну ладно… Поэт из вас хреновый, стрелок тоже!

С этими словами она одним пинком крепкой ноги вышибла из-под Сысолятина стул, и капитан со стоном рухнул на ободранный линолеум КПП. Теперь он наблюдал за ней снизу, мутнеющим взглядом. Боль разлилась по телу, отравила его, и он ощущал, как из раздробленной коленной чашечки, из прорванных артерий толчками вырывается кровь. Его кровь. У самого его лица, искаженного гримасой, передвигались ее маленькие голые ступни с безупречным розовым педикюром, заляпанным слоем желтой глины.