Нашлись, конечно, пронырливые журналисты, пытавшиеся очернить имена уважаемых людей и раздуть на страницах желтой прессы шумиху вокруг секретного изобретения. Самым веским, неоспоримым аргументом злопыхателей было загадочное исчезновения монумента на набережной, связываемое с заговором и генератором.
О судьбе медно–каменного изваяния ходили разные слухи. Говорили даже, что скульптор, разочаровавшись в культурной политике, тайно демонтировал статую и подарил кубинцам. Кубинцы подарок взяли, поскольку, как выяснилось, изображен был Камноедиловым никакой не загримированный Шаляпин, а слегка приодетый в национальный испанский костюм товарищ Кастро. Московские власти рассерчали, прикрыли останки постамента чехлами от военных ракет и со скульптором распрощались. Говорили даже, что место на стрелке перекупил конкурент Камноедилова из Иерусалима с целью соорудить на нем крайне натуралистическое скульптурное изображение пророка Магомеда, и плюнуть тем самым в догмы ислама, изображения божественных персон запрещающие. Впрочем, подобные сообщения можно было отнести к очередным сионистским вылазкам. А вот что уже было доподлинно известно и освещалось подробно в СМИ, так это дальнейшая судьба Курмана Камноедилова. Он оставил политику и очень скоро объявился в Барселоне помолодевшим, бурлящим творческой энергией со смоляной шевелюрой на узком черепе. Уже там, мобилизовав серьезные средства, возвел монумент под скромным названием "Признание человечества". По масштабам и художественной смелости монумент, как было отмечено, значительно превосходил знаменитый собор архитектора Гварди. Обошлось строительство не дешево. В городе начались повальные празднества, но почему–то перестали выплачивать зарплату мусорщикам и муниципальным врачам. На площадях и улицах стало грязновато, а если объявлялись где–нибудь на Земном шаре какие–нибудь зловредные эпидемии, то прямиком шли сюда. Об это писали самые секретные московские газеты.
Занялись пытливые журналисты и расследованием дальнейшей судьбы ученого Ласкера, пропавшего в ту самую зловещую ночь, когда под воздействием его недопустимых экспериментов или без оных, самоликвидировался монумент оперного гения.
Самого Лиона Ласкера никто в Москве не видел. Коллеги формировали альтернативные версии. Пессимисты полагали не без оснований, что загребли ученого для досконального дознания какие–то спецслужбы, другие же, настроенные на выживание, утверждали, что пашет их бодрый шеф где–то в дебрях американских "ящиков" на вражескую державу за фантастические бабки. Знала правду одна только бывшая жена Ласкера Галя, поскольку лично перебралась кое с каким барахлишком в деревню Козлище и стала проживать в гражданском браке с остепенившимся и нетерпеливо ждущим дитяти Ласиком. Председатель совхоза "Глубокое" частенько заезжал к ним на газике, вспоминал за бутылкой турнепсового самогона погибших в пожарище Горчаковых и все твердил, что избу их поджег зоотехник Кащенко, переменившийся в своем поведении до неузнаваемости. Настолько, что записался в андреапольскую библиотеку, увлекся выпиливанием при помощи лобзика и пить перестал вчистую. От такого вырожденца можно ждать чего угодно.
Ласкер же слушал председателя плохо, пил хорошо, снова и снова рассказывал про какие–то фигуры, взмывшие из трубы горевшего дома в ночное небо и повторял:
– Я не предатель. Максим вам сам скажет, – при этом показывал алюминиевую трубку калейдоскопа, уцелевшую в огне.
Когда в разговоре поминалось имя Максима или Маргариты, тихий Лапа, сильно поседевший мордой после пожара, выбегал на дорожку и долго там стоял, виляя хвостом, насторожив ухо и вглядываясь в даль.
Аню Илене выписали из клиники со странным заключением "диагноз под вопросом". Кто же признается, что диагноза вообще уже не было? И случилось это после вмешательства знаменитого индусского целителя Саи Бабы. Устроившая телепатический контакт пациентки с Саи Бабой аспирантка кафедры нейрохирургии Маяна Троицкопур, выпустила об "эффекте Илене" основательный труд, в котором подробно описывала процесс исцеления юной москвички от саркомы и добавляла "как и в ряде других аналогичных случаев".
Несколько позже, когда Анюта окончила школу и стала женой Леши, супруги навсегда уехали из Москвы. Леша продал свои замечательные мозги, став научным сотрудником Университета, располагающегося в самой Санта–Барбаре. Тетку Леокадию и пятерых котов они прихватили с собой. Причем уже в Америке выяснилось, что никакого смертельного артрита у Леокадии нет, а есть запущенный ревматизм, который тамошние эскулапы и подлечили. Из пяти же привезенных помойников, по утверждению дипломированных знатоков Всемирной кошачьей лиги, один оказался ценной русской голубой кошкой, а еще двое – чрезвычайно породистыми лесными котами, водившимися только в Сибири сто лет назад.
Читать дальше