— В Мозамбике обитают негритянские монголы или монгольские негры, а узкоглазые красавицы мне нравятся больше всех, особенно филиппинки.
Старик в ответ закричал, потрясая над головой деньгами, а Смит не зная португальского, то и дело накидывал старику по пятерке.
— Переведи ему, что это хорошая цена за чернокожую, — сказал Смит.
— Смит, не будь дураком, — усмехнулся Лопсяк. — Он говорит, ты слишком много даешь за ласки местной красавицы.
Смит добавил старику еще десятку. Старик только пуще взбеленился.
— Да говорят тебе, дурная башка, это слишком много, — попытался Лопсяк растолковать сильно поддатому напарнику. — Дед говорит, что за такие деньги он готов продать тебе настоящую белую девушку. Ее покойный отец был богом для этой деревни.
— Каким еще богом? — оторопел Смит.
— Любой врач для аборигенов всегда в ранге бога. Холера, знаешь, и богов не щадит — доктор умер тут же вместе с женой, а грудную девочку в деревне вырастили.
— У меня перед глазами все плывет, — замотал головой Смит. — Да, в жару перебирать виски никак нельзя. Я ж тебе говорил, нужно брать в полет только пальмовое пиво. Что–то мне расхотелось развлекаться с девками. Полетели назад.
Старик схватил Смита за руку и потащил в темную хижину. Смит вырвался, тогда старик затащил в хижину из соломы Лопсяка, который так и остолбенел — на циновке сидела голая по пояс белокурая девочка лет пятнадцати с чистыми голубыми глазами, словно вчера приехала в Африку из какой–нибудь белорусской деревни.
— Смотри, солдат, она — белая, — старик принялся задирать ей подол юбки из сухих листьев.
Лопсяк зажмурился и выскочил со смехом.
— Смит, иди сам разбирайся!
— Чего ему опять неймется?
— Хочет доказать по срамному волосу, что девушка — белая по рождению, а не мулатка.
— Да пошел он со своими доказательствами, меня сейчас вытошнит от этих срамных волос. Полетели отсюда!
Чихнул стартер. Закрутился пропеллер, но путь самолету загородил старик, державший за руку упирающуюся девушку.
— Чего ему еще надо?
— Упрямый, как ты. Говорит, за такие деньги ты ее купил, теперь она твоя, и поэтому должен забрать с собой.
— Переведи ему, я их сейчас обоих пропеллером порублю.
— Зачем так сразу? Заведешь себе белую любовницу. Забери ее в Сидаду, найми там бунгало и развлекайся с ней от случая к случаю.
— Я в жизни ни разу даже собаки не заводил, чтобы меня никто ничем не связывал.
— Тогда вот держи сто долларов, я у тебя ее перекупаю.
— Сто — слишком много. Я заплатил семьдесят пять.
— Бери сто!
— Не возьму лишнего, это мой принцип!
— У меня тоже принципы есть!
Лопсяк выругался по–русски и оттащил старика с девчонкой от самолета:
— Я покупаю ее. Через недельку прилечу к ней на месяц в отпуск. Вот тебе еще деньги, построй ей отдельную хижину. Я буду с ней там жить. Все понял?
Старик из благодарности долго тряс руку Лопсяка обеими ладонями.
Девчушку старик представил Лопсяку как Малавила, но имя Малаша больше бы ей подошло, как ему показалось.
Капитан Кромасс к его затее отнесся равнодушно, но на месяц отпуска согласился. Лопсяк не первый, кто обзавелся походной женой, экая невидаль. К сообщению о ее происхождении от белых родителей Кромасс отнесся скептически — просто необычно светлая мулатка с редким цветом волос и глаз. Мало их таких, светленьких от его наемников негритянки по деревням нагуляли?
* * *
Лопсяк приехал к Малаше на фургоне, груженном всякой домашней рухлядью, какую ему удалось достать у белых фермеров в этой глухомани. Две недели он обустраивал свое «семейное» гнездышко, построенное далеко в стороне от других домов, на третью его походная жена сбежала в родную хижину.
Староста–старик избил ее на площади бамбуковой палкой, чтобы другие видели, чтó женщине полагается за непослушание, и, связанную, снова затащил в бунгало Лопсяка.
В деревне только староста довольно сносно говорил по–португальски. Малаша с трудом подбирала слова:
— Не хочу дом! Боюсь белый человек!
— Ты сама белая, Малаша, глянь–ка в зеркало, — увещевал ее «новобрачный».
Малаша с явным сожалением трогала свои светло–русые дреды и только вздыхала — ей с самого детства приходилось терпеть насмешки за цвет и форму волос и кожи.
— Не хочу учиться писать… не хочу читать…Не могу носить белье, мне жарко…Больно ногам ходить в туфлях… Женщины из деревни смеяться будут…
Читать дальше