Криста Вольф: Унтер-ден-Линден

Навстречу мне высыпала стайка девушек — студентки, сцепившиеся короткими шеренгами. Раньше я попыталась бы в одной из них опознать ту Девушку, хотя всегда остерегалась просить, как она выглядит, какая у нее фигура, какого цвета волосы. Было маловероятно, хотя и не вполне исключено, что я встречу ее здесь, перед зданием университета, где она еще в прошлом году училась. Ее, правда, исключили, но не запретили прогуливаться здесь. Вряд ли для нее было такой уж непосильной задачей вызнать, как проводит свои дни интересующее ее лицо, когда он, например, уходит из университета после лекций; она без труда могла бы в известный ей час — если ей еще важно было его видеть — спрятаться за постаментом каменного Вильгельма фон Гумбольдта и ждать. Ждать, пока он появится, смеющийся, с незамутненной совестью, вот как появился сию минуту мой друг Петер.

Когда их ни увидишь, они всегда смеются.

Тот человек, которого Девушка, быть может, все еще любила, тоже был доцент. Имена роли не играют, было сказано, ведь ты все равно его не знаешь, а если знаешь — тем хуже. Итак, он вполне мог быть историком, как мой друг Петер. Историков на свете что песку морского.

Не могу тебе объяснить, почему для меня вдруг стало так важно проявить сочувствие к моему старому другу Петеру. Мне вспомнилось всякое — осечки в его служебной карьере, обычные обиды, которые другие люди быстро забывают, но в нем они сидели занозой, потому что он считал себя избранной натурой и сызмальства привык к тому, что он счастливчик. От пустячных ущемлений он страдал так, как только может страдать человек, которому мешают осуществить его высокое предназначение. Мы с его женой Марианной считали то неудачи обыденными, в то время как он видел в них настоящее не заслуженное им несчастье. Мне тогда еще не было известно, что отметки «счастье» и «несчастье» на каждой жизненной шкале стоят на своем уровне. Ну что такого с ним случилось? Было место ассистента, которое другой выхватил у него из-под носа. Поездка за границу на международный конгресс — его обходят. Лекция, которой он по праву надеялся блеснуть, из-за перестройки учебного плана летит ко всем чертям. Мелочи.

Знаю, говорил он сам. Но меня это не устраивает, понимаете?

Тебя, конечно, не удивит, что молодая сельская учительница, перегонявшая через улицу, будто стадо ягнят, своих десятилетних питомцев, именно у меня спросила, который час. Все, у кого нет часов, спрашивают у меня, который час. У нее вообще-то есть часы, сказала учительница, старинные, красивые часы — наследство любимого дяди, только они очень чувствительные, и она давно уже отдала их в починку часовому мастеру в Кенигсвустерхаузене: вы не поверите — я целых три недели не могу выбрать время, чтобы их получить.

Я встретилась с ней в момент, когда она готова была все рассказать первому встречному. И про плохое автобусное сообщение с ее деревней; и про то, как ей трудно найти для себя комнату побольше и посветлее; и про тоску по дому, которая особенно мучит ее по воскресеньям, когда расстилающаяся вокруг равнина страшно действует ей на нервы, потому что она ведь родом из Тюрингии. Она выжидательно смотрела на меня своими карими навыкате глазами — сумею ли я по достоинству оценить сообщение, что она из Тюрингии. Тем временем я незаметно старалась разглядеть на своих круглых московских часиках на узкой черной дедероновой ленточке который час, так как моя учительница, несомненно, повторила бы свой вопрос. Странным образом у меня это никак не получалось. Правда, я близорукая, но все же не настолько, чтобы не разглядеть свое запястье, кроме того, на мне были солнечные очки с цейсовскими стеклами, и я видела у себя на руке каждый волосок. Только циферблат часов, чем ближе я подносила его к глазам, тем больше расплывался.

Прошу тебя, наберись терпения. Ведь я могу только рассказать, как было дело в моем сне, и не стану утруждать тебя попытками толкования.

Из Тюрингии? Да ведь и Девушка, о которой мне рассказали столько интересного, тоже была из Тюрингии! Это вполне возможно, с готовностью согласилась юная учительница, теперь оттуда многие приезжают. Ее суждение показалось мне загадочным, я решила попозже задуматься над его смыслом, после того как наконец скажу ей, сколько времени. Между тем учительница запретила своим мальчикам прыгать с гранитной ограды здания, в котором, насколько мне известно, помещается одно из отделений Академии наук. Значит, в Берлине вы не учились, спросила я ее еще раз, чтобы окончательно удостовериться. Да нет же! — сказала она чуть ли не возмущенно. И все же, какое сильное впечатление, когда видишь все этот в натуре — и новую телебашню, и Маркс-Энгельсплац, и Бранденбургские ворота. Совсем не то, что на экране. Ее девочки начали играть в классы на плитах тротуара, начертили мелом клетки и «рай». Ну вы только посмотрите! — сказала учительница, словно эта неуместная детская забава была убедительнейшим доказательством многообразия ее забот, — Правда, я занимаюсь с ними всего год.