Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Патология

Военком, поджарый подполковник, прочитал мое заявление, ухмыльнулся и отправил меня на медицинскую комиссию.

Вначале было неудобно ходить в одних трусах от врача к врачу, но скоро я привык. По грустному лицу медсестры, измерявшей мой рост и вес, я понял, что мне будет нелегко. Зрение у меня оказалось нормальное, и со слухом оказалось все в порядке. Невропатолог – стучал молоточком по коленям, водил им перед моим лицом, заставлял махать руками – тоже ничего не нашел.

Сложности возникли у хирурга. Нужно было снять трусы и обнажить головку. Я покраснел от пяток до макушки. Хирург (женщина лет тридцати) удивленно посмотрела на мою реакцию и сказала мне, чтобы я «быстро и полностью» обнажил головку полового члена. Затем повернула меня, заставила наклониться и раздвинуть руками ягодицы. Все остальных врачей я прошел на автопилоте, находясь под впечатлением от посещения хирурга. Очнулся только тогда, когда мне сказали, что я годен к строевой службе и завтра должен быть на областном призывном пункте. Куда я на следующий день и отправился. Отец утром позавтракал вместе со мной, сказал какие-то дежурные слова, дал денег (очень немного, сутки на них не проживешь), помахал рукой на прощание, сказал – пиши, и ушел на работу. Я обошел квартиру, попрощался с этим спокойным уголком, где я жил словно в ракушке. Меня обуревали разноречивые эмоции – страх неизвестности, неуверенность в себе и завтрашнем дне, ощущение своей никчемности и знание, что все это видят. И в то же время, ветер перемен дул мне в задницу, я чувствовал его холодок. «Новые люди, новые земли», – напевал я однообразные слова всю дорогу до призывного пункта.

Днем нас, около тридцати защитников отечества, отправили на железнодорожный вокзал, где погрузили в состав, следующий на Дальний Восток.

Мои попутчики по плацкартному купе вели себя по-разному. Федор, крепкий парень с серыми глазами, с трудом стоял на ногах. Ему было тяжело после проводин. Саша, которого провожали родители, очень их стеснялся. Я послушал, как его мать назойливо и неутомимо учит его, как вести себя, если промочит ноги, напоминает о необходимости два раза в день чистить зубы, кушать все, что дают и брать добавку, и… дальше слушать я не мог. Излишняя материнская забота утомляет, впрочем, её отсутствие оставляет чувство обиды и одиночества. Четвертым к нам пристроился капитан, который сопровождал группу призывников.

В плацкарте мы, расположившись на своих местах, минут пять смотрели в окно на мелькающие пейзажи. Затем Федор достал из рюкзака бутылку водки. Капитан заметно оживился. Саша, вырвавшись из-под маминой опеки, всем своим видом демонстрировал, что он свой, рубаха-парень. Я тоже поддержал компанию, но, так как никогда не пил ничего, крепче кефира, после двух рюмок отключился.

Далее, в течение суток, жизнь была, как хаотичная мозаика светлых и темных промежутков. Провалы в памяти перемежались с картинками моего бытия – вот я блюю в загаженное очко, вот Федя ведет меня по качающемуся на волнах перрону, вот помятый капитан сдает нас другому офицеру, и мы снова грузимся в вагон.

Очнулся я от острого желания. Придерживая обеими руками мочевой пузырь, сполз с полки.

– Очухался, – сказал Федор. Они с Сашей и еще двое парней сидели за столом. Мой взгляд остановился на бутылке и желудок болезненно сжался. Вихрем домчавшись до туалета (на мое счастье, он был не занят), я умудрился мочиться и блевать одновременно. Поплескал холодной водой на свою гудящую опухшую голову, прополоскал рот, в котором тараканы нагадили, и решил – больше ни капли этого дерьма.

Когда я вернулся в купе и отказался от предложенной рюмки, то Федя объяснил мне, что, во-первых, это самый лучший метод лечения. Во-вторых, он, то есть Федор, только что рассказал, какой ты, то есть я, крутой парень, особенно в плане баб и выпивки. И, в-третьих, отказ является проявлением неуважения к коллективу.

Коллектив я уважил, потому что хотел быть крутым, особенно в плане баб. И через несколько минут, действительно, стало лучше. Я включился в общение и, так как был самый трезвый, видел, что каждый говорит о своем, и все слушают друг друга. После второй, ощутив физический и душевный подъем, высказал свое мнение о последних событиях в стране и мире, о силе духа наших парней, воюющих в горячих точках, и о бабах, оставшихся дома. В какое-то мгновение, я понял, что все слушают только меня. Потеряв реальность на фоне алкоголя, ударившего по мозгам, я красочно и подробно описывал сексуальные оргии с Катькой (не знаю, почему, но я выбрал подружку Кости для своего пьяного бреда). Стоило мне на неё посмотреть, и она уже была готова. Заводилась с пол-оборота. Еле досиживали до конца урока, затем бегом в сторону спортзала, – там под лестницей был укромный уголок. Юбку поднимает, а там уже ничего нет.