Кирилл Каратаев - Стать человеком

Социум не выносит тех, с кем ему тяжело. А вот тем, с кем ему легко, он дает все. Все, но на всех. Кто-то будет доволен, кто-то удовлетворен, а кто-то обижен. Так или иначе, но свое получит каждый. И кем надо быть, чтобы отказаться от всего? Богом? Я болезненно рассмеялся.

– Верный выбор, Саня! – Безладов истолковал мой смех по-своему. – Только помни, они в восторге от местной живописи. Так что постарайся оградить их от своей воинствующей критики.

Я согласно кивнул. В конце концов, это отличная возможность побыть лжецом. Вдруг это будет интересно.

Их действительно было двое. Уже не лучшим образом зарекомендовавшая себя брюнетка и ее подруга с буйной гривой обжигающе-рыжих волос и плотоядной улыбкой неестественно алых губ. При нашем появлении улыбка чуть увеличилась, снисходя своим сомнительным очарованием и на мою скромную личность.

– Рекомендую! – Владимир широким жестом указал на меня. – Будущее русской литературы…

– Кропоткин, – я мило улыбнулся. – Платон Кропоткин.

Просто? Очень просто. До глупости просто. Но надо продолжать. Лжи нет покоя в этом мире.

– Как вам выставка? – я вновь вернул взгляд на явно заинтересованных дам. – По мне, так просто чудо! Лотрек нервно курит и скоро начнет стрелять у нас сигареты! – я радостно рассмеялся.

– Да, интересные работы, – рыжая протянула мне руку. – Саша.

– Тезк… – начал было Владимир, но вовремя осекся.

– Платон, – твердо сказал я и обозначил поцелуй на протянутой руке. После чего повторил похожую процедуру с брюнеткой, которую звали Аня.

– Что вам понравилось больше всего? – невинно осведомилась последняя, поправляя край длинного платья.

Что ж, тут двух мнений возникнуть просто не могло.

– Конечно, «Весенний листопад»! – я постарался изобразить на лице высшую форму восторженности. – Какие краски! Какая глубина замысла!

– Правда? – лицо Ани осветилось победоносным блеском. – Я тоже так считаю. А вот Владимир к ней отнесся достаточно прохладно, – она с легким укором посмотрела на Безладова.

– Ну что ты, Володя! – я сотворил непонимающий жест. – Гениев надо узнавать сразу. Чтобы потом не было мучительно стыдно.

– Ну, у тебя-то глаз-алмаз, Платоша, – Безладов быстро освоился с моей безвкусной ложью.

– Это точно! – я едва не засмеялся, а потом все же засмеялся.

– Кропоткин – это псевдоним? – Саша все более заинтересованно смотрела на мои кривляния.

– Да! Хотелось чего-то народовластного!

– А ваша настоящая фамилия?

– Пощадите! В писателе должна оставаться загадка!

Отчего же вы так послушно рассмеялись этой идиотской шутке? Или для смеха не важен повод, но важна причина? А причина в том, что ты просто хочешь смеяться. И неважно, кто станет твоим шутом. Как просто здесь быть шутом. Как любят здесь шутов. Любят не за их, а за свой смех. И как страстны они в этой извращенной любви!

– Позвольте мне лучше выразить свое восхищение вашей несравненной красотой и демоническим очарованием, – я постарался отвесить в комплимент совсем немного сарказма, предназначавшегося в основном для Владимира. – Шампанского? – не дожидаясь благосклонных возгласов, я поспешил к бару.

Перелесов был еще там, самозабвенно пропивая нечаянные деньги. Мое появление он встретил с расслабленным интересом и одобрительно прокомментировал вынырнувшее из-под стойки шампанское.

– Когда-то я любил шампанское, – протянул поэт, глотнув коньяку. – А потом вдруг в нем оказалось слишком много ненужной радости.

– Что ж это за радость, если она не нужна? – вопросил я, принимая оскорбленно пустые бокалы.

– Это просто не твоя радость, – он не улыбнулся. – Не твоя и не тебе.

– Так неужели все дело в шампанском?

– Нет, конечно, – вот теперь он усмехнулся. – Но сказал красиво.

Через минуту шампанское весело заискрилось в бокалах, даря нам всем чужую радость и примешивая к ней немного своей. Неужели так сложно перепутать свою с чужой? Или просто чужая нравится больше? А своя уже давно надоела?

У меня не было ни той, ни другой. Не знаю, нуждался ли я в ней, вообще. Скорее, боялся, что она придет, закружит, окончательно затолкает в этот чуждый, ненужный мне мир. И видят усталые звезды, боялся не зря.

Тем временам мы остановились возле очередного шедевра.

Я с умилением уставился на женскую фигуру расплывчатых форм в ажурно-фруктовом обрамлении. Ее безумный взгляд выражал полнейшую отрешенность как от житейских, так и от глубинных проблем. Она не знала проблем, ибо просто не смогла бы решить ни одной из них.