Дмитрий Дзыговбродский - Сорные травы

– Недоговаривает Святейший Владыка, – сказала сидящая рядом женщина. – Жалеет нас, грешных. А надо бы без жалости сказать, что кара это за грехи.

Я окинула её взглядом: длинная юбка в катышках, годная разве что на половую тряпку, платок по брови. Всё понятно. Странно – молодая, не старше меня.

– А то как Господь длань карающую простёр, так сразу в церковь побежали – не протолкнуться. Раньше надо было думать.

Ну да, четырёхмесячный Кирюша, несомненно, успел нагрешить в этой жизни так, что ничего, кроме смерти, не заслужил.

– Живут в блуде, вот у них Господь детей и отобрал. Развратничают, чревоугодничают, гордыню свою тешат, а потом удивляются, что Бог покарал.

Я старательно уставилась на собственное отражение в тёмном окне. Не надо связываться с фанатиками. Не убедишь, а себе настроение испортишь.

– Вот у меня, слава Господу, все родственники живы, и у мужа. А всё потому, что праведно живём.

Очень хотелось спросить – что ж вам, таким праведным, Господь деток не дал? Или вы друг с другом не спите? Так ещё апостол Павел велел супругам не уклоняться друг от друга. Но сказала другое.

– Гордыню тешишь, сестра. Как тот фарисей, о котором Господь наш проповедовал.

Не удержалась, нервы ни к чёрту. Жри, сволочь. Со мной ты поспоришь, а с Заветом? Как ни странно, писание я знала хорошо, слишком хорошо для атеистки. Книгу, на которой выросла вся европейская культура, знать просто необходимо, иначе большая часть этой культуры пройдёт стороной. Но именно изучение первоисточника отвратило меня от веры раз и навсегда. Я не хочу верить в такого Бога.

– Сказано в писании, – продолжала я. – Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей благодарил Господа за то, что он не таков, как все остальные, пришедшие в храм.

Память у меня хорошая: первые три курса мединститута разовьют прекрасную память у кого угодно. Жаль только, застревает в ней большей частью ненужная дрянь, вроде этого. Книги могу цитировать страницами, зато запомнить телефон не в состоянии.

– Мытарь же говорил: «Боже! будь милостив ко мне, грешнику» И сказал Господь, что мытарь пошёл оправданным в дом свой, не то что фарисей. Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Автобус подкатил к моей остановке, распахнул двери.

– Не уподобляйся фарисею, – усмехнулась я напоследок. – А то Господь может и не простить.

Настроение оказалось испорчено окончательно. Нет, в Сеть не полезу. Чёрт с ней, с информацией, никуда не убежит. В душ, позавчерашний борщ, и спать.

Утром оказалось, что транспорт ходит кое-как. Проторчав на остановке четверть часа вместо привычных трёх-пяти минут, я чертыхнулась и потопала пешком. Автобус догнал на середине пути, пришлось пробежаться. Тем не менее, на работе я появилась за час до начала рабочего дня, ничуть не удивившись тому, что все оказались в сборе. Ясно же: работы выше крыши. ДТП, несчастные случаи, суициды, убийства… То, что раньше было чрезвычайным, за последние три дня превратилось в обыденность. Ничто не вернётся на круги своя, это очевидно, но о будущем думать не хотелось. Век расшатался, но скверней всего то, что рождённый его восстановить едва ли найдётся.

– Марья, – окликнул Вадим. – Вечером на кладбище едем. Ты в чём пришла – нужно домой завезти переодеться?

– Нет.

Джинсы, водолазка, кроссовки. Сойдёт. Белый халат быстро отучает модно одеваться – к чему, всё равно никто не увидит. Тем более, когда на работе каждый раз полностью меняешь верхнюю одежду на безликую и бесформенную.

– Лопаты есть? – поинтересовалась я.

– Есть. Вчера до ночи по городу мотались, искали – думали уже, не найдём. Ещё надо как-то кресты достать. Хотя бы самые простенькие. Памятники потом, когда земля осядет.

Да, ближе к осени памятники тоже станут страшным дефицитом. Как по мне, покойникам совершенно всё равно, лежать ли под простым деревянным крестом или под китчевыми ангелами, скорбно обнимающими каменную плиту с именем и портретом. Но живые умудряются меряться размерами, даже хороня мёртвых. Или пытаются искупить то, что не дали живым, не жалея последнего для умерших. Впрочем, мне легко судить, ни разу не теряв близких. В конце концов, всем нам есть в чём себя упрекнуть.

Я думала, шеф сегодня в зале не появится – наверняка у него бумажной работы больше, чем у нас всех. Тем не менее, пришёл, внешне невозмутимый, но осунувшийся и постаревший. Впрочем, все мы выглядели неважно в последние дни, перед зеркалом лучше лишний раз не задерживаться.