Линн Рэйда - Просто пой[СИ]

— Вы испугались? — предположила я.

— Нет, — ответил он, ни на секунду не задумавшись — как будто уже задавал себе этот вопрос. — Мне было бы гораздо легче думать, что я просто испугался. Страх, в конце концов, вполне простительное чувство. Но на самом деле все гораздо хуже. Большинству из нас все это время было просто наплевать на то, что происходит — лишь бы не задело нас самих. Во всяком случае, мне точно было наплевать. Так что я, можно сказать, заслужил все то, что произошло дальше.

От подобного заявления у меня в буквальном смысле глаза поползли на лоб.

— Ну… э-мм, вы ведь, в конце концов, вступились за своего аспиранта! Я сама училась в университете, и я точно знаю, что большинство из преподавателей такого никогда не сделают. И если люди в самом деле получают то, что заслужили — почему у них все хорошо?

Он чуть приподнял брови — тем же жестом, который недавно так взбесил сержанта.

— А кто вам сказал, будто у них все хорошо?.. Знаете, у меня был друг; мы вместе защищали кандидатские, потом работали на одной кафедре. Когда случилась вся эта история, он был в больнице. Я тогда очень переживал — думал, что с ним и в самом деле что–нибудь серьезное, звонил ему домой… А потом оказалось, что он специально лег обследоваться, чтобы не присутствовать при тех разборках. Понимаете, о том, чтобы прийти на заседание научного совета и высказаться в мою защиту, он даже не думал — это было для него немыслимо. Вернулся он только тогда, когда вышел приказ о моем увольнении. Я его встретил, когда заходил на кафедру за документами. Ну и видок у него был!.. Лицо бледное, под глазами мешки, а взгляд все время бегает. Он подошел ко мне, сказал — надо поговорить, только на кафедре нельзя, здесь все прослушивают, пойдем куда–нибудь. Я на него посмотрел, как на сумасшедшего. Положим, лизоблюдов и любителей посплетничать везде хватает, но прослушка в кабинетах — это уже полный бред. До какой паранойи надо было себя накрутить, чтобы в такое верить?.. Ладно, говорю, пошли в буфет. Он отвечает — нет, нельзя, нас там увидят. Нас, _вдвоем_, вы понимаете? Ведь взрослый человек, доктор наук, и все равно… Так перетрусил, что сам на себя стал не похож. И до сих пор ведь там работает, на кафедре с «прослушкой». А вы говорите — «хорошо».

— Вы что там, утонули, что ли?.. — грубо спросили из–за двери.

Я покривилась, бросила потушенный окурок в унитаз и вышла первой. Только через несколько минут, уже пройдя весь коридор, я вдруг подумала, что так и не спросила имени своего собеседника.

…Домой в ту ночь я так и не вернулась. Так и бродила до утра, припоминая то один, то другой эпизод из своей прежней жизни. Разумеется, в колледж я тоже не пошла — а вместо этого отправилась домой и заварила себе крепкий кофе, напряженно ожидая возвращения родителей с работы.

— Как… — я задохнулась, и пришлось начать с начала. — Как вы могли со мной так поступить?!

На лице моего отца мелькнуло мимолетное сомнение, но он взял себя в руки и сказал:

— Хватит орать. Мы делали то, что лучше для тебя. У тебя уже было две судимости. Так что весь выбор был — лечение или колония.

— Не ври! — рявкнула я.

Он оскорбился.

Удивительно, но он и вправду оскорбился, лишний раз доказывая мне, что мы беседуем на разных языках.

— У меня остались документы. Я могу их тебе показать.

— Не ври, что вас заставили или что вы боялись, что я попаду в тюрьму, — яснее выразилась я. — Я знаю, что вы с радостью ухватились за подобную возможность. Вы всю жизнь мечтали, чтобы кто–нибудь поковырялся у меня в мозгах — и сделал бы меня такой, какой бы вы хотели меня видеть. Вы могли бы спросить у меня самой, чего я хочу. Но вы этого не сделали. Вас слишком волновало то, чего хотелось вам самим. И вы прекрасно знали, что я предпочту попасть в колонию, чем допустить, чтобы мою память выпотрошили! Зашили! И кастрировали!! Но это же такая мелочь, правда? Зачем вам помнить, что я тоже человек — и тоже могу чего–то хотеть?!

— Ты все переворачиваешь с ног на голову. Конечно, мы хотели, чтобы ты была нормальной. Но…

Я перебила:

— Поздравляю. У вас почти получилось. Целых десять месяцев я была, с вашей точки зрения, нормальной. Хочется надеяться, что это принесло вам больше радости, чем мне. А теперь я ухожу.

Его лицо окаменело.

— Ты никуда не пойдешь.

Он загораживал мне путь. Краем глаза я отметила, что он держал большие пальцы рук в карманах — как всегда, когда был сильно чем–нибудь взволнован. Именно в такой позе он когда–то слушал завуча из нашей школы, говорившую, что я мешаю остальным ученикам и нарушаю дисциплину в школе. И в точности в такой же позе ожидал меня на выходе из полицейского участка — в самый первый раз, когда я сдуру позвонила матери и сообщила ей о задержании. Просто удивительно, сколько всего я теперь помнила о собственном отце.