Андрей Колганов - Жернова истории 3 (СИ)

Теперь же дело моей жизни и вовсе грозит сгинуть безо всякой пользы. Вернувшись в прошлом году на Урал, я подхватил сыпняк. Пока валялся в бреду, кровавая усобица охватившая землю нашу, сделала свое черное дело. Нанятые мною рабочие разбежались, запасы экспедиции разграблены, коллекция образцов и взятые пробы расточены неведомо куда. Сам же я изнурен новою болезнью, и уповаю теперь единственно на то, что мое письмо тебя достигнет, и труды мои не пропадут втуне. Коли Господь попустит мне выжить, заклинаю…»

Ни даты, ни подписи на письме не было – текст обрывался на полуслове. Кстати, немало времени было убито как раз на то, чтобы последнее слово пришлось аккурат на конец последней строки, уместившейся на листе бумаги. И бумага была взята не простая – для окончательного варианта был использован пожелтевший листок с перечеркнутым штампом Союза земств и городов, завалявшийся среди черновиков у меня в Управлении.

Теперь мне предстояло найти Федоровского. Смутно припоминалось, что он, вроде бы, являлся профессором Горной академии. Зайдя на работе в Научно-технический отдел, чтобы узнать, где эта самая Горная академия располагается, я выяснил, что профессор Николай Федорович Федоровский не только преподает в Московской горной академии по адресу Большая Калужская, 14, но является членом коллегии Научно-технического отдела ВСНХ СССР. Но, поскольку заседания коллегии в ближайшее время не предполагалось, пришлось тащиться на Большую Калужскую. Не ближний конец от Варварки!

Однако же и там меня ждала неудача. Мне сообщили, что занятий у профессора Федоровского сегодня нет. Однако некоторая надежда все-таки осталась:

– Скорее всего, он сейчас у себя, – пояснил мне сотрудник учебной части.

– У себя? – не понял я.

– Ну да, он же теперь директор «Lithogaea».

В результате моих расспросов словоохотливый сотрудник поведал, что два года назад Н.Ф.Федоровский оставил кафедру в Московской горной академии и стал директором Института прикладной минералогии. Этот институт как раз и был создан на базе первого в России частного научно-исследовательского института со столь удивившим меня названием «Lithogaea» («каменная земля» по гречески). В 1918 году основатель института купец В.Ф.Аршинов передал его Советскому государству, а с февраля этого года он получил название Институт прикладной минералогии и металлургии.

– Для него новое здание начали строить в Старомонетном переулке, – рассказывал мой собеседник, – но пока Николай Федорович располагается в старом здании «Lithogaea» неподалеку, на Большой Ордынке.

Да, знать бы, где упасть… От ВСНХ до Большой Ордынки было гораздо ближе, чем до Большой Калужской. А теперь надо тащиться примерно полпути обратно.

Однако мои мытарства все же были вознаграждены, и в довольно симпатичном особнячке в стиле «модерн» я таки встретил Федоровского. Узнав, что я представляю ГЭУ ВСНХ, он тут же завел разговор о недостаточности финансирования своего института.

– Погодите, Николай Федорович! – остановил я его. – Дойдем и до финансовых вопросов. Тем более, то дело, с которым я к вам пришел, так или иначе так же может упереться в финансы.

– А что за дело? – наконец поинтересовался директор. Тут внезапно проклюнулась память – на этот раз не собственно моя, а Осецкого, – и я вспомнил, что мой собеседник не только крупный специалист в минералогии, ученик В.И.Вернадского, а еще и один из организаторов Свеаборгского восстания 1906 года, делегат партийных съездов, видный большевик, пользовавшийся доверием В.И.Ленина и состоявший с ним в переписке.

– Разбирая на днях свои бумаги, я натолкнулся на любопытный документ, – начинаю забрасывать удочку. – История его такова. В 1920 году мне довелось служить в охране тылов Западного фронта, и при разгроме одной из банд нам досталось в качестве трофея некое письмо. Никакого военного значения оно не имело, и потому было отложено в сторону, а потом завалялось среди моих бумаг. И вот теперь, случайно наткнувшись на него и бегло просмотрев, я решил показать письмо вам, ибо там речь идет явно о каких-то геологических поисках.

После этого монолога достаю сложенный вчетверо и достаточно потертый на сгибах пожелтевший листок бумаги, несколько дней пролежавший под прямыми лучами солнца, чтобы и чернила успели немного выцвести.

Развернув листок, Федоровский бегло пробежал его глазами, затем еще раз, уже внимательнее.

– Ну, что там? – не скрывая своего нетерпения, спрашиваю профессора.